Остров мужества

– Степан, Фёдор, – позвал он твёрдо, словно и не было минуты слабости. – Лопаты берите, говорил я – пригодятся. От двери ход копать будем.

– А снег куда девать? – спросил Фёдор. – Один конец, задохнёмся, видно.

– Не мели, чего не след, – оборвал его Алексей. – Коли снег рыхлый, то в проходе притоптать можно. Слежался если – в сени сгребём, а хоть, и в избу. Лишь бы духу свежего пустить. После выгребем. Крышу если рушить, вверх пробиваться, потом чинить труднее.

Степан уже открыл дверь из сеней. Плотная белая стена закрывала выход. Деревянная лопата с трудом срезала с неё пласт снега.

Пурга кидала его о стену и об дверь с такой силой, что он слежался и отвердел, будто давно тут лежали Приходилось и дальше резать его пластами и складывать их в сенях так, чтобы меньше занимали места.

Дверь узкая, вдвоём лопатой не размахнёшься. Работали по очереди. Один копает, другие стоят к нему как можно ближе: тут у порога дышится чуть легче, может, воздух между частичками снега накопился или сквозь них понемножку проходит.

Степан, передавая лопату Фёдору, повернулся вдруг бросился в избу, крикнул:

– Ванюшка-то сомлел, никак!

Алексей его опередил: подхватил мальчика с пола, вынес в откопанный коридорчик. Выбрал комок снега помягче, потёр ему щёки, положил крошку в рот.

– Ванюшка! – позвал тихонько. – Ванюшка!

Но Ванюшка уже открыл глаза, вздохнул.

– Заснул я, тять, – проговорил сконфуженно. – Чего-то спится больно.

– Погоди, откопаемся и сон пройдёт, – сказал Степан. – Эх, дыхнуть бы разок вольного воздуха!

Долго ли копали – не знали и сами. От снега в сенях вовсе места не осталось. А угар и в сени за ними пробрался. То один, то другой ронял лопату, приникал к снежной стене лицом – так было легче дышать.

– Копай, ребята, копай, – повторял кормщик, а сам тревожно поглядывал: Ванюшка не сомлел ли опять. – И как мы на беду с вечера угара не доглядели?

Что-то на него тяжело сзади навалилось. Обернулся: Фёдор! Глаза закрыты, руками слабо разводит, словно что загребает, а вот и совсем сполз на снег, голову опустил и не шевелится.

– Федя! – крикнул Алексей, нагнулся и тут, будто на спину тяжесть налегла, выпрямиться не может. Лечь бы и глаза закрыть… Но вдруг его словно огнём обожгло: такая боль в спине загорелась. Сразу сон прошёл. Подскочил кормщик, обернулся: Степан! Не ума ли решился? Лопатой его по спине огрел и другой раз примеряется.

– Ты что? – только и смог вымолвить кормщик, а Степан сильней лопатой замахивается.

– Не вались! На ногах стой! Слышишь? – крикнул, да так, что даже Фёдор пошевелился и глаза приоткрыл. – Знай, копай, вверх пробивайся! Убью!

Ещё минута, кормщик и сам лопатой замахнулся бы, так в нём душа загорелась. Да мысли прояснились: понял!

– Спасибо, Стёпа, – вымолвил и, откуда опять сила взялась, поднял лопату, глубоко всадил её в снежную крышу над головой. Ещё! И ещё! Сверху повалились большие глыбы слежавшегося снега. Степан нагнулся, оттащил неподвижного Фёдора ближе к двери, чтобы его не засыпало, и обернулся.

– К стенке стань, нагнись, дядя Алексей, – проговорил он с трудом, видно, и его силы уже кончались. – А я тебе на спину. Вот так!

Алексей пошатнулся было от толчка, но Степан уже оказался на его плечах и с силой ударил лопатой в снежную крышу над головой.

– Ванюшка, в сени беги! Завалит! – крикнул. И тут же лопата проскочила, вырвалась в образовавшееся над головой отверстие. Шатаясь, Степан почти свалился с плеч Алексея. Они стояли по колено засыпанные снегом. Снег ещё сыпался в отверстие над их головами, но с ним ворвался чистый свежий морозный воздух.

Кормщик вздохнул так глубоко, что, казалось, грудь уже не вмещает больше воздуха, нагнулся, подхватил падающего Ванюшку и высоко поднял его вверх, к самому пролому.

– Дыши! – крикнул он. – Дыши, сколь мочи хватит!

Степан горстью снега натирал лицо Фёдора, встряхивал его, приговаривая:

– Федя, да Фёдор же, очухайся, окно-то в самое небушко проломили, дыши, сколь хочешь, не заказано!

– М-м-м, – бормотал тот, но уже помаленьку начинал отворачиваться от комков снега, – м-м-м…

Скоро и он в себя пришёл, таким свежим чистым воздухом веяло, дыши – не надышишься.

Темнело. Тусклое красное солнце уже наполовину спряталось за торосы. Длинные тени от белых торосов и чёрных скал протянулись по белому снегу до самой избушки. Значит, они проспали ночь и целый день… Но зимовщики об этом не задумывались. Воздух! Это главное. Теснясь, помогая друг другу, они выбрались через пробитую в сугробе дыру и дышали, дышали всей грудью, стараясь вобрать побольше воздуха. Выдыхали его точно с сожалением и опять торопились набрать, пока Алексей сказал:

– Будет. Так грудь ознобите, мороз-то какой, не чуете?

Тут только приметили, что без шапок вышли и, потирая уши, возвратились назад в избу. Однако свежий воздух и туда добраться успел, остатки тепла вытеснил, но зато и угара уже не чувствовалось.

– Топить-то как будем? – огорчился Фёдор. – Окна как достичь, откопать? А без того и до смерти угореть недолго.

– Вокруг дома до окна докопаемся, – отвечал Алексей. – Вздохнём маленько и копать на переменку.