В груди засела и не уходит тяжелая, гнетущая боль. С каждым шагом лошади уносят меня все дальше от дома, от прежней жизни в новую. Разве это приключение?
Дорога уходит вправо. Начинается подъем, лошади напрягаются изо всех сил и тяжело дышат. Наверху мы останавливаемся у деревянных ворот. Лошади всхрапывают и фыркают. Возница слезает со своего сиденья и идет открывать. За воротами снова деревья, а впереди проступают очертания большого, словно расползшегося здания. В центре его открывается дверь, на пороге появляется подсвеченная сзади фигура. Еще один, приглушенный, свет подрагивает в правом верхнем, угловом, окне, но быстро исчезает, и я слышу, как закрываются ставни. Может быть, за нашим приездом наблюдают другие дети. Грудь теснится. Надеюсь, мы им понравимся.
Фигура на пороге вырастает до человеческих размеров. Это женщина с суровым лицом и в серой рясе. Сердце мое подпрыгивает, но, конечно, это не сестра Маргарита. У женщины пухлые щеки и поджатые губы, что придает ей сходство с грызущей орех белкой.
– Сестра Тереза, рад вас видеть. – Мистер Замора ступает на землю.
– Мистер Замора, – кивает монахиня.
Я уже вижу, что он ей не нравится. Впрочем, судя по тому, как она смотрит на нас, мы ей тоже не нравимся. У меня затекла нога, и я пару раз хлопаю по ней ладонью, чтобы восстановить кровообращение. Мы становимся в шеренгу, словно для осмотра, хотя никто нас об этом не просил.
– Вас хорошо обучили, – сухо говорит сестра Тереза и медленно идет вдоль шеренги, спрашивая у каждого, как его зовут. – Сейчас поздно, – произносит она после короткого представления, – вы, должно быть, устали. – Словно в подтверждение ее слов, малыш Кидлат широко зевает. – Монахиня вскидывает брови: – В следующий раз прикрывай ладошкой рот. А сейчас я провожу вас в спальню. Правила объясню завтра, а на сегодня достаточно двух: никаких разговоров после отбоя и никаких хождений, кроме как по нужде. Понятно?
Все кивают, и только я отвечаю голосом, как в школе:
– Да, сестра Тереза.
Девочки хихикают, а монахиня бросает на меня быстрый взгляд, но ничего не говорит, так что не знаю, отличилась ли я в лучшую сторону или в худшую.
– Мальчики, следуйте за мистером Заморой. Девочки… – Она показывает рукой вперед и направо.
Мистер Замора откашливается.
– Сестра Тереза, понимать ли это так, что я буду спать в общей спальне?
Монахиня уже направилась к зданию, но теперь она поворачивается, медленно, на каблуках, так что со стороны может показаться, что повернулась не она, а сама земля. Выглядит это немного пугающе.
– Да. – Ответ короткий и отрывистый. – Именно так и понимайте.
Но и от мистера Заморы просто так не отделаться.
– Речь шла о предоставлении мне отдельного жилья.
Губы у сестры Терезы слегка дрожат.
– Таковое имеется. – Она указывает на кучку бамбуковых палок справа от здания. – Если пожелаете остаться там, пожалуйста.
Кто-то хихикает, и мистер Замора бросает в нашу сторону сердитый взгляд:
– Почему оно не готово?
– Потому что вы слишком спешили отнять детей у родителей и прибыли слишком рано. Идемте, девочки.
И снова на ее пути встает мистер Замора. Голос его приторно сладок, но в нем проскальзывает сталь.
– Сестра, давайте не будем омрачать наше сотрудничество с самого начала. Не знаю, нужно ли напоминать, что финансирование этого проекта полностью зависит от моих планов по перемещению сюда кулионских детей? Что правительство оплатило пристройку еще одного этажа? – Он кивает в сторону приюта за его спиной.
Присмотревшись, я замечаю, что верхняя часть здания действительно выглядит новее, краска на ней ярче, а окна застеклены, тогда как внизу есть только ставни.
– И если мы не поладим, – продолжает мистер Замора, – под угрозой окажусь не я. Мы ведь понимаем друг друга?
Лица сестры Терезы мне не видно, но ее голос также сладок и также опасен.
– Прекрасно понимаем. – С этими словами она проходит мимо него грациозно, словно облачена в шелка, а не в дешевую хлопчатобумажную рясу.
Прежде чем последовать за остальными, я украдкой бросаю последний взгляд на мистера Замору. Губы у него плотно сжаты. Заметив, что я смотрю на него, он злобно шипит. Я опускаю голову.
В центральной комнате зажжены свечи. В их свете видны столы, стулья, классная доска. В комнате несколько дверей и уходящая вверх лестница.
Мы поворачиваем вправо и входим в спальню с соломенными тюфяками и тонкими одеялами. Кто-то громко сопит. В полутьме сестра Тереза подводит каждую к ее постели и показывает, где находится туалет. Сверху доносятся звуки возни, шорох. Мышь? Сестра Тереза хмурится и поднимается наверх по лестнице. Мы слышим, как она вполголоса выговаривает кому-то, и быстренько ложимся.
Моя постель в дальнем конце комнаты. Матрас комковатый и слабо пахнет затхлостью. На стене у моей головы нарисована фигурка с длинными волосами и буква «М».
Ночь вступает в свои права. Я слышу, как бьются волны о камень. Ночь – сорвавшийся с якоря корабль, незнакомая, неуютная, колючая. И только заткнув пальцами уши и бормоча нанину колыбельную, я начинаю наконец засыпать.
Сироты