Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации

…Будучи уверен в том, что наша достойная восхищения армия проявила героизм, достойный ее давних военных традиций, сражаясь с противником, превосходящим ее в численности и вооружении; в том, что, оказав сопротивление, она выполнила долг перед союзниками; будучи уверен в поддержке моих старых боевых товарищей, которыми я имел честь командовать, я жертвую собой для Франции, чтобы смягчить постигшее ее несчастье. С тяжелым сердцем я говорю вам сегодня, что необходимо прекратить боевые действия.

Утешительный тон этого обращения вводил в заблуждение. Перемирие между Германией и Францией было подписано только 22 июня 1940 года. Многие французские солдаты восприняли буквально выражение “необходимо прекратить боевые действия” и сложили оружие 17 июня, что в течение следующей недели позволило немцам взять огромное количество пленных.

Французское общество вдруг оказалось расколото. Большинство прислушивалось к голосу разума – в лице достопочтенного генерала Петена. Другие же, подобно де Голлю, считали, что Франция проиграла битву, но не проиграла войну. Среди них была и наша семья. Под руководством Черчилля Англия сможет продолжать борьбу. Рано или поздно и Америка встанет рядом с ней. Война только начинается.

Через два дня после речи де Голля, возвращаясь днем с пляжа, я издали заметила прислоненный к садовой стене велосипед отца. Я узнала его сразу: бледно-зеленый, с гоночным рулем. Рядом с ним стояли еще три дамских велосипеда – черные и тяжелые, к тому же нагруженные огромными чемоданами, привязанными к багажникам.

Наверное, я никогда в своей жизни не была так счастлива, как в ту минуту, когда под полуденным зноем бежала по Портовой улице к отцовскому велосипеду. Я бросилась в сад, затем в дом. Мой отец пил чай в столовой в окружении Чернушек. Вместе с ним за столом сидели трое незнакомцев, мужчина и две женщины. Радостные Чернушки бегали из кухни в столовую, хлопоча над бутербродами. Все говорили разом, а малыши, победно крича, носились вокруг. Я поняла, что незнакомцы – это Федотовы, родители и дочь. Они только что приехали из Парижа вместе с моим отцом.

Федотовы были знакомы с нашей семьей раньше. Георгий Петрович[32] был видным теологом, я тогда не знала, что это такое и представляла себе кого-то вроде священника. От него веяло чем-то церковным. Он был худой, маленький, с козлиной бородкой. Когда мне предложили поздороваться за руку с гостями, оказалось, что руки у него невероятно нежные.

Дамы семьи Федотовых, мать и дочь, были настолько же высокими и крупными, насколько их муж и отец был тонок и изящен. Старшая Федотова, импозантная дама, носила пенсне на черном шнурке. Движения ее были резкими, а голос громким – само воплощение земных страстей. Ее дочь, Нина, статная блондинка лет двадцати четырех – двадцати пяти, напротив, олицетворяла собой спокойствие.

Мой отец смог уехать из Парижа благодаря Федотовым. Эта семья имела большое влияние в кругах Русской православной церкви, поэтому они смогли получить у министра внутренних дел разрешение на выезд, чтобы добраться до Бордо, а там сесть на пароход в Соединенные Штаты. Обнаружив, что фабрика, на которой он работал, закрылась накануне вступления немцев в Париж, отец уехал вместе с Федотовыми, которым удалось вписать его в пропуск, хотя в это время иностранцам покидать свое место работы без разрешения было запрещено законом. Совсем немного опережая немцев, они передвигались на велосипедах по забитым беженцами дорогам. Буквально рядом с ними кто-то погиб под обстрелом с вражеского самолета. Ночевать приходилось в стогах сена[33].

Чуть-чуть не добравшись до Ле-Шапю, откуда ходили паромы на Олерон, они наткнулись на полицейские кордоны. Французские власти направляли беженцев в центральную часть Франции, где было больше продуктовых запасов, чем в прибрежных районах. “На Олероне вам камни есть придется!” – сказал жандарм моему отцу. Ускользнуть от внимания жандармов путешественникам удалось только вечером, обойдя полицейский кордон по маленьким улочкам. Рассказ об их одиссее был длинным, мы долго сидели в прохладной столовой. Потом они по очереди ходили мыться в кухню, где стояло большое цинковое корыто, служившее нам ванной. Впервые после отъезда из Парижа им удалось привести себя в порядок. Когда на улице стало немного прохладнее, бабушка пошла искать жилье для Федотовых. Она нашла комнату, но поселиться там можно было только завтра, так что первую ночь в Сен-Дени Федотовы провели на импровизированном ложе прямо на полу в столовой.