Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации

Олеронских крестьян за Рейн не посылали – считали, что их присутствие на острове полезно для немецкой экономики. Однако все мужчины-французы в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет должны были отработать две недели в месяц на строительстве Атлантического вала. Для крестьян это было тяжким бременем, в 1939 году их ряды поредели, но женщины знали, что такое тяжелый труд, и олеронские виноградники продолжали процветать.

Поскольку в законе говорилось о французах, Клара смогла выхлопотать для Андрея освобождение от трудовой повинности. Калита был не французским гражданином, а русским беженцем, как и мой отец, а немцы строго следовали букве закона в толкованиях собственных текстов. Когда отец узнал, что Калита освобожден от обязанности работать на немцев, то обратился к секретарю мэрии месье Дюпе, объяснив, что он тоже русский беженец. Секретарь мэрии, про которого говорили, что он втайне ненавидит немцев, решил, что если Калита освобожден, то мой отец тоже имеет на это право, “ведь у него столько детей, которых надо кормить”.

После того, как Клара и Андрей поссорились, она обратила внимание немцев на то, что двое трудоспособных русских освобождены от работ по формальным причинам. Быть русским в 1943 году оказалось не очень-то хорошей рекомендацией, и отца вместе с Андреем Калитой немедленно вызвали на работы. Месье Дюпе сам принес отцу предписание. Он был возмущен и сказал, что не смог оформить ему освобождение от работ из-за вмешательства мадам Риттони. В результате отец должен был через две недели явиться на работы по добыче гравия на Большом пляже Сен-Дени.

Когда Калита получил такое же предписание от месье Дюпе, он впал в бешенство. Характер у него был вспыльчивый. Про него было известно, что он мог швырнуть об стену тарелку с макаронами, если его не устраивало, как его жена их приготовила. В тот день Вера испугалась, что его хватит апоплексический удар – он только что плотно пообедал собственноручно выращенной уткой с капустой. Успокоившись, Андрей предложил секретарю мэрии бокал вина и упросил его рассказать, что же в точности произошло. Потом он вскочил на велосипед и помчался на Дикий берег.

Поскольку Андрей поставлял военным вино и коньяк, то имел свободный доступ на немецкие батареи около Сен-Дени. Командир немецких позиций на Диком берегу капитан Финк был одним из его клиентов. Андрей рассказал ему, что произошло. Шокированный услышанным капитан переговорил по телефону с новым комендантом Сен-Дени полковником Вольфом, суровым немолодым пруссаком, недавно приехавшим в деревню. Полковник, который еще не успел подпасть под обаяние Клары, разрешил капитану выдать Андрею Калите документ, освобождающий его от работы на строительстве Атлантического вала, поскольку он оказывает другие услуги оккупационным войскам.

Калита триумфально вернулся в Сен-Дени и пошел прямо в мэрию. Он отдал документ месье Дюпе, который поздравил его с успехом. Но бумага была написана по-немецки, и месье Дюпе была нужна копия по-французски. Он попросил мадам Риттони перевести. Не сказав никому, Клара сохранила копию этой бумаги, освобождавшей Калиту от работ. Единственным результатом козней Клары против Калиты стало то, что мой отец был вынужден тратить половину своего рабочего времени на постройку Атлантического вала.

Володя

Приезд на Олерон в 1943 году дяди Володи и отъезд Жюльена слились в моей памяти в одно событие, связанное с далекой и мрачной немецкой землей, которую теперь сильно бомбили. Наша жизнь заметно ускорилась, и мне больше не казалось, что все вокруг нас навеки застыло. Мы двигались вперед, навстречу тому загадочному будущему, которое как-то привиделось мне, когда мы в полной темноте шли мимо окон Клары по извилистому переулку.

Жюльен не был крестьянином и подлежал призыву на обязательную трудовую службу. Его отъезд меня очень огорчил, но в то же время моя жизнь стала легче. Прежде мне было мучительно осознавать, что нас разделяло всего семь километров, а новостей от него не бывало неделями. Я была без ума от него так же, как и от французской литературы, которую он привнес в нашу жизнь, но у меня было смутное чувство, что Жюльен безраздельно принадлежит мадам Лютен, хотя он в это время доставлял ей массу беспокойства. Он все время пускался в какие-то безрассудные авантюры. Несмотря на хрупкое телосложение, он мог во время шторма уплыть далеко от берега или пройти по минному полю, чтобы сорвать цветок голубого чертополоха. Ужесточение условий оккупации, строгий комендантский час и патрули только подогревали его страсть к ночным прогулкам.

Когда его призвали на обязательную трудовую службу, мадам Лютен держалась стоически. Она была уже в трауре – ее мать мадам Дюваль скончалась незадолго до этого. На острове говорили, что она умерла от горя, потому что не смогла перенести поражение Франции.