Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации

Что же касается мэтра Лютена, то он пытался убедить себя и окружающих, что отъезд в Германию Жюльену полезен и поможет ему повзрослеть. Приезжая по средам в Сен-Дени, нотариус всегда заходил к нам выпить чашку липового чая перед тем, как отправиться на велосипеде в обратный путь в Шере, слишком долгое путешествие для человека его возраста. Прихлебывая чай, он все повторял, что “les voyages forment la jeunesse”[56], и пересказывал нам отрывки из забавных писем Жюльена, которые тот писал из Дюссельдорфа, где якобы работал дворником (на самом деле он копал могилы). Всю Европу, а особенно Германию, союзники бомбили так сильно, что, казалось, наступил Апокалипсис.

Возвращение дяди Володи из Германии было одним из немногих счастливых событий того времени. До его приезда мне иногда чудилось, как он ищет нас где-то на угрюмой немецкой земле. Думать об этом было невыносимо, но письма, которые он писал из плена, где рассказывал о своей повседневной жизни и делился другими своими мыслями, создавали ощущение, что он с нами. Когда пришла телеграмма и мы узнали, что из-за хронической грыжи он стал одним из тех немногих счастливцев, кто подпадал под обмен военнопленных, нам это показалось столь же естественным, сколь и чудесным. Володя принадлежал Олерону.

Володя был высоким и худым, с ясными голубыми глазами. Несмотря на годы тяжелой работы в трудовом лагере, он сохранил военную выправку – хотя и она не могла скрыть его непомерную добросердечность. Я обожала его за жизнелюбие, энергичность и благородство, в отличие от моего отца временами несколько театральное, однако совершенно искреннее.

Володя привез всем нам подарки – изготовление этих поделок было одним из любимых развлечений в лагере. Мой отец получил зажигалку, Ариадна – кольцо, а Чернушки – тетрадки, переплетенные вручную. Мне досталась потрясающая вещь, которую он выменял в лагере на одну из своих поделок. Она и сейчас со мной – немецкая книга по искусству “Художники эпохи Возрождения”. Я впервые в жизни увидела репродукции “Юдифи” Джорджоне и “Венеры” Боттичелли. Для меня это стало откровением. Я решила стать художником, когда вырасту.

Много дней подряд Володя рассказывал о том, что с ним произошло с тех пор, как мы виделись в последний раз. Он уехал в Эльзас, где в 1940 году большая часть его батальона Иностранного легиона была уничтожена. Он попал в плен к немцам, три раза пытался бежать, и все три раза его ловили. Он был в солдатском, а не в офицерском лагере, и там увидел, сколь силен и крепок французский народный дух. Дядя, который до войны практически никогда не общался с французами, был восхищен лучшими качествами французского народа – смекалкой, чувством товарищества и жизнерадостностью.

Некоторые истории Володя рассказывал только после того, как детей отправляли спать. Но после переезда Клары я делила с бабушкой гостиную, она была рядом со столовой, и оттуда было слышно, о чем говорят за столом. Недалеко от их лагеря был другой, там русские тысячами умирали от голода и холода. Их тела выносили, прибывали другие, умирали и они, а им на смену поступали всё новые и новые. Французский “комитет солидарности”, в организации которого участвовал Володя, пытался помочь погибающим, они собирали еду и тайно передавали ее русским, но тех ничто не могло спасти.

Однажды вечером Володя, еще больше понизив голос, хотя я все равно слышала, сказал, что есть еще более жуткие лагеря, спрятанные где-то в глуши немецких и польских лесов. Там держат евреев со всей Европы, сотни тысяч людей, “уехавших, не оставив адреса” после ареста гестапо. Никто не знал, что происходило в этих лагерях, но это наверняка было что-то страшное. Дядя был определенно настроен участвовать во французском Сопротивлении. Об этом они с отцом долго шептались до поздней ночи.

Клара, которая редко заходила к нам после того как подружилась с Буррадами, опять появилась в нашем доме, как только приехал Володя. Дядя был очень рад: в начале его заключения в письмах из дома ему писали, что Поль относился к маленькому Алеше как любящий старший брат и что к Ариадне Клара была особенно внимательна. Она сказала, что для нее дядя всегда был самым любимым членом нашей семьи: “Такой красивый, такой благородный человек”, – повторяла она, восхищенно глядя на него. Она расспрашивала Володю о том, как он сражался в Иностранном легионе, и слушала очень внимательно. Ни о себе, ни о своей работе в комендатуре она не сказала ни слова.