Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации

В переезде Сосинских на мельницу было одно преимущество, о котором взрослые открыто не говорили. В Сен-Пьере было больше возможностей тайно общаться с Сопротивлением с континента. На мельницу легко можно было пройти незамеченным. И хотя она стояла рядом с шоссе, мельница была расположена так, что если смотреть с дороги, то за колодцем, самой мельницей и домиком нельзя было увидеть ничего, что происходило во дворе.

Бабушка делила свое время между мельницей и домом Ардебер – это придавало ее жизни тот стремительный темп, который она так любила. Теперь в Сен-Дени жили только мы четверо – семья Андреевых. Мы с Сашей снова обрели свои привычные роли и из членов большой коммуны превратились обратно просто в дочку и сына своих родителей, это было приятно, но все-таки мне было одиноко. В свои тринадцать лет я жила жизнью взрослых, но мечтала о друзьях своего возраста. Во времена Петена молодежь была в моде, но в нашей деревне молодежи не было, кроме тех, кто посещал пронемецкий клуб, которым руководили девицы Буррад. На мою радость, я подружилась с мадам Марке, квартирной хозяйкой супругов Калита.

Она была хорошенькой парижской портнихой, вышедшей замуж за состоятельного биржевого маклера. Марке ушли на покой и переехали на Олерон перед самой войной. Моя подруга, недавно овдовевшая, утверждала, что она медиум и имеет связь с потусторонним миром. Шатобриан и Альфред де Виньи[58], когда были настроены благосклонно, диктовали ей свои новые сочинения. Сидя в темноте, она записывала их тексты в специальную тетрадку. Бабушка однажды присутствовала на одном таком сеансе и была очень впечатлена. К сожалению, мадам Марке не разрешала мне в этом участвовать. “Моя маленькая Ольга, – сказала она. – Ты слишком скептически настроена и можешь смутить духов”.

Гостиная мадам Марке была заставлена позолоченными креслами и пухлыми диванами, обитыми розовато-лиловой парчой. На стенах рядом с реалистическими зарисовками ирисов и лилий висели два портрета пастелью в натуральную величину – мадам Марке и ее муж. Мадам Марке была всегда одета в черное, но с парижским изяществом, которое мне очень нравилось. От нее пахло издававшими нежный аромат ирисов духами Quelques fleurs парижского парфюмерного дома Houbigant.

Одним из главных достоинств ее дома была библиотека, полная декадентской поэзии рубежа веков, пикантных романов и таких же пьес. Поскольку у меня не было друзей, а в школу я не ходила, то вознаграждала себя чтением подобных книг. Мне нравились эти намеки на телесную близость, которых совсем не было в целомудренной русской классической литературе. Родители не одобряли французский будуарный юмор, но не вмешивались. Еще несколько лет назад папа разрешил мне читать все, что я захочу, хоть маркиза де Сада, что вызвало негодование у бабушки. Де Сада у мадам Марке не было – приходилось довольствоваться Фейдо[59].

Теперь, в тесном семейном кругу, родители открыто говорили об участии отца в деятельности Сопротивления. Андрея Калиту недавно тоже приняли в местную ячейку. С материка попросили узнать план расположения немецких батарей на острове, а Калита был единственным гражданским, кроме Клары, кто имел туда свободный доступ. Поскольку отец доверял ему настолько, что даже рекомендовал в Сопротивление, я окончательно уверилась в том, что Андрей Калита и его жена – приличные люди. Хотя я и сохранила некоторые сомнения на их счет, но касались они в основном белого терьера Бебки. Они все трое казались мне слишком легкомысленными. В 1943 году, несмотря на чтение фривольной литературы, я судила людей слишком строго.

Отец, полковник Мерль и другие члены олеронской ячейки предлагали разные варианты нападения на немецких солдат или подрыва немецкой военной техники, однако лидеры Сопротивления на континенте эти предложения не приняли. Они хотели избежать репрессий в отношении мирного населения, которые неминуемо последовали бы за актами террора против оккупационных войск. Ведь так уже не раз происходило в других местах. Мой отец и полковник Мерль вели себя как строптивые подростки. Мысль о том, что немцев могут победить без их участия, была невыносима и для них, и для бабушки, которая по природе своей всегда была активисткой. Они с полковником вели жаркие споры на эту тему. Бабушка даже примирилась с тем, что полковник при ней назвал Клару cette garce (эта стерва). Она свято верила, что произошла трагическая ошибка, и Клару, которая жертвовала собой ради других, осуждают несправедливо. Бабушка считала, что однажды общество ее оправдает.

Русские из России