Остров надежды

Для зимней одежды раздали закупленные еще в Анадыре и бухте Провидения оленьи шкуры и камусы. Так как в палатке спать уже было довольно прохладно, Ушаков попросил Нанехак сшить ему спальный мешок.

Она быстро исполнила его просьбу. Мешок был сшит из хорошо выделанных оленьих шкур, был мягок и неожиданно просторен.

— Тут можно вдвоем поместиться! — весело сказал Ушаков, разложив мешок на постели.

— Я его сделала таким, чтобы было теплее, — объяснила Нанехак. — Когда мешок тесен, в нем может быть и сыро, и холодно… Ты видел, что кухлянки мы шьем тоже просторные, не в обтяжку. Так лучше.

Нанехак говорила медленно, чтобы Ушаков мог ее понять.

— Большое тебе спасибо, Нана!

Он чувствовал, что женщина относится к нему с какой-то особой нежностью и теплотой, но не придавал этому значения, считал, что она видит в нем прежде всего начальника. Все эскимосы были дружелюбны к нему, и Ушакову нравилось, что в этом добром расположении не было ни тени подобострастия, ни заискивания. Пожалуй, они даже с удовольствием указывали ему на какие-то промахи, любили давать советы…

Ушаков поставил перед собой задачу обойти все яранги лично и выяснить, кто еще в чем нуждается.

Хотя на острове стояли те же яранги, какие были в бухте Провидения, казалось, что в них появилось что-то новое, солидное и крепкое. Прежде всего — негаснущий костер, над которым всегда висел чайник. Тепло, горящие жирники в глубине меховых пологов, ряды деревянных бочек, заполненных мясом и жиром, висящие снаружи почерневшие от ветра и солнца куски моржатины, сытые, довольные лица людей.

Тагью поднял на высокие подставки свою байдару.

— Скорее бы закончить работу и заняться охотой, — сказал он. — Лед приближается к берегу, и моржи могут уйти.

Ушаков тоже думал об этом.

— Ну, еще чуть-чуть осталось, — сказал он Тагью. — Послезавтра можем выйти на моржовую охоту.

— Вот это хорошо! — обрадовался эскимос. — Надо запастись мясом не только для себя, надо подумать и о собаках.

— Да, это верно. Зимой нам придется много ездить, — сказал Ушаков.

— А без корма куда поедешь? — заметил Тагью.

В яранге Таяна слышалась музыка. Молодой хозяин пытался наиграть на мандолине мелодию исполненной в прощальную ночь песни.

— Здравствуй, Таян, — сказал Ушаков, войдя в чоттагин.

— Здравствуй, умилык, — ответил по-русски Таян.

Он довольно свободно говорил по-русски и по-английски, и с ним легко было общаться.

— Как твои дела? — поинтересовался Ушаков, оглядывая жилище.

Передняя стенка спального полога была распахнута, подперта палкой, и внутри меховой комнаты можно было увидеть на задней стене прошлогодний настенный календарь. В углу, возле потушенного жирника, громко тикал будильник, показывающий время.

— Я ставил эти часы по корабельному хронометру, — сказал Таян, заметив интерес Ушакова к будильнику, — но они все равно идут вперед, торопятся.

Ушаков достал свои карманные часы и перевел стрелки будильника на полчаса назад.

— Если тебе нужно, приходи ставить правильное время ко мне, — сказал Ушаков.

В холодной части яранги, помимо уже знакомых бочек с припасами, на стене висело несколько ружей, мотки нерпичьего ремня, снегоступы, небольшие багорчики и рыболовные снасти. Как выяснилось, эскимосы делали леску из китового уса. На него не нарастает лед, он легко сматывается и достаточно крепок.

Костер у Таяна был не просто огорожен камнями, а выложен обломками кирпича, которые тот подобрал возле нового дома.

Сам молодой эскимос, как заметил Ушаков, всегда отличался аккуратностью, одевался не то чтобы богато, но, при всей скромности, даже с каким-то изяществом.

— Нравится тебе здесь? — задал ему обычный вопрос Ушаков.

— Мне здесь очень нравится, — с чувством ответил Таян. — Здесь мне и. моей жене хорошо.

— Неужели среди вас нет ни одного человека, которому бы здесь не нравилось? — с легкой усмешкой спросил Ушаков, вглядываясь в лицо Таяна.

Как и в каждой яранге, Ушакову и здесь предложили чай, и, чтобы не обидеть хозяев, он пил которую чашку, с трудом разгрызая твердый кусковой сахар.

Таян ответил не сразу. Подумал и тихо произнес:

— Почему? Есть такие, которые жалеют, что уехали из бухты Провидения… Правда, их совсем немного, больше тех, что боятся…

— Чего боятся?

— Разного, — уклончиво ответил Таян.

— Нельзя же бояться просто так, — настаивал Ушаков. — Люди боятся чего-то определенного, верно?

— Верно, — согласился Таян. — Они боятся злых духов.

— Злых духов? — удивился Ушаков. — Где же они, эти злые духи?

— Они везде!

— И ты тоже боишься?

Таян молча пожал плечами.

— А кто говорит про злых духов?

— Старшие люди говорят.

— Кто? Иерок или, быть может, Тагью?

— Иерок, — сказал Таян. — И Тагью тоже.

— Иерок? — удивленно переспросил Ушаков. — Почему Иерок?

— Потому что он знает, что говорит. В нашем Урилыке он был главным.

— Как же так, Иерок? — в растерянности повторил Ушаков. Вот уж от кого он не ожидал такого.

Внешне Ушаков старался не показывать, что поражен услышанным. Для приличия он еще посидел минут десять в яранге, беседуя с Таяном о будущей школе, где смогут обучаться грамоте не только дети, но и взрослые, об охоте на моржа.