Остров надежды

Жизнь в поселении понемногу входила в ритм, дни становились буднями, наполненными работой, наблюдениями, хозяйственными делами, подготовкой к предстоящим долгим поездкам уже не с промысловыми, а с исследовательскими целями.

Пришлось, правда, забить быков: наступившие морозы и снегопады лишили их последних остатков подножного корма, а взятое с собой сено давным-давно было съедено. Быки к тому же волновали собак, и приходилось все время быть начеку, чтобы они не набросились на этих флегматичных животных, которым остров Врангеля явно пришелся не по вкусу.

Ушаков, согласно эскимосскому обычаю делиться свежатиной, принес кусок говядины в ярангу Иерока.

Нанехак осторожно взяла мясо и с едва скрываемой гримасой отвращения положила его на деревянное блюдо.

– Не нравится? – спросил Ушаков.

– Непривычное, очень светлое, – тихо проговорила Нанехак. – Мы такое никогда не пробовали.

– Это очень хорошее мясо.

– Старцев говорил – хорошее, – согласно кивнула Нанехак.

Когда Ушаков ушел, она спросила отца:

– Варить?

– Попробуй, – сказал Иерок. – Может быть, ничего?

Нанехак достала запасную, еще не использованную кастрюлю, полученную недавно среди других товаров в кредит, ополоснула свежей водой и повесила над костром.

Для начала она решила угостить неведомым мясом мужа, вернувшегося из тундры, куда он возил приманку для песцовой охоты.

– Это что такое? – подозрительно спросил Апар, поддев на кончик ножа кусок мяса.

– Мясо русских быков.

Апар понюхал, повертел и осторожно положил обратно на деревянное блюдо.

– А ты пробовала? – спросил он у жены.

– Нет.

– А отец?

– И он не пробовал.

– Тогда почему я должен есть это? – пожал плечами Апар. – Дай мне моржового или лучше медвежьего мяса.

– Так ведь это подарок, – сказала Нанехак. – Умилык сам принес.

– Ну, раз подарок, – вздохнул Апар и снова взялся за нож.

Он отрезал самую малость, пожевал и сказал:

– Немного похоже на оленину… Но старого, изможденного оленя… Интересный вкус. И мясо беловатое… Ничего, есть можно.

Убедившись, что говядина нисколько не повредила Апару, Нанехак съела несколько кусков, но Иерок так и не решился, довольствовавшись на ужин куском копальхена.

– Оставшееся, пожалуй, отнесу Таслехак, – сказала Нанехак.

– И правильно! – обрадовался решению дочери Иерок. – Старцев любит такое мясо. Он брезгует копальхеном, оттого у него каждую зиму зубы слабеют.

Нанехак шла привычной дорогой, по припорошенной снегом тропинке. Солнце уже довольно низко стояло над горизонтом, а сегодня оно было какое-то странное: вокруг диска вдруг появилось бледно-желтое пятно с утолщениями. Нанехак впервые встречалась с таким природным явлением. Его заметили и другие эскимосы: такого в Урилыке никогда не бывало.

Старцев был дома. От него сильно попахивало вином, и он сидел мрачный. Нанехак отдала мясо сестре, и та, поблагодарив ее, сказала мужу:

– Гляди, настоящая коровятина.

– Не коровятина, а говядина, – сердито поправил жену Старцев.

– Мы пробовали, – сказала Нанехак. – Ничего, есть можно.

– Есть можно! – презрительно усмехнулся Старцев. – Да что вы понимаете в настоящей говядине, едоки копальхена! Это же чистейшее мясо!

– У моржа тоже чистое мясо, – возразила Нанехак. Она никогда не уступала Старцеву в отличие от своей покорной и забитой сестры. – Он купается в чистом соленом море!

– Морж-то купается, – продолжал Старцев, – да вы из него делаете черт знает что! В рот взять противно!

– Не бери, – с вызовом ответила Нанехак. – Никто тебя силой не заставляет. Можешь подыхать с голоду.

– Ну уж с голоду теперь не подохну, – с неожиданной злостью возразил Старцев. – На складе хватит продуктов. А к Новому году, глядишь, и свиней забьют.

– Неужто ты будешь есть эту гадость? Грязнее животины не видела! Собака и та чище!

– Эх ты! Как была темной эскимоской, так и осталась! – махнул рукой Старцев.

Нанехак с презрительной улыбкой посмотрела на зятя и даже не удостоила его ответом.

Несмотря на то что этот человек уже несколько лет жил среди эскимосов, он так и не удосужился научиться их языку, обходясь лишь несколькими жаргонными словечками, принятыми у торговцев. Нанехак с сестрой могли свободно разговаривать при нем о своих делах, не опасаясь, что Старцев поймет их.

– Отец худо себя чувствует, – тихо сказала Нанехак. – Иногда по ночам будит нас кашлем.

– Аналько звали?

– Отец был у него. Тот отказался помочь. Доктор Савенко к нам приходил.

– И что он сказал?

– Похоже, обиделся, потому что отец не позволил поставить себе стеклянную палочку.

– Зря он так, – осуждающе произнесла Таслехак. – Когда мой младший занемог животом, Савенко его вылечил. Дал проглотить какое-то лекарство, похожее на муку или снег. Настоящее чудо. Может, ты все же уговоришь отца?

– Попробую, – обещала Нанехак.

После смерти матери так уж получилось, что отец стал ближе к младшей дочери, и часто действительно бывало так, что он слушался только ее.

– Мой-то тоже не очень здоров, – вздохнула Таслехак. – Как и в прошлом году, у него снова зашатались зубы. Тогда мистер Томсон заставил его поесть сырой нерпичьей печени, и все прошло. Сейчас я ему говорю, а он только отмахивается.