По известной схеме на плацу установили переделанную из лавки полать, на которой пытали уже десятки людей, включая Чепмена. Солдаты принесли воду и полотенце. Ченс на выходе из контейнера попытался вцепиться в косяки – он-то прекрасно знал обычаи острова и понял, что ему предстоит. Знал он и то, что в арсенале Зилу – с десяток различных «методик» ведения допроса. Ченса силой приволокли вниз и привязали к полати. Зилу сел на корточки – как обычно садятся, чтобы быть с ребенком на одном уровне, для равного зрительного контакта. Но контакт вышел странным – зажатая в тисках голова Ченса не разворачивалась; парень скосил глаза, чтобы смело глядеть в лицо Зилу, и это вышло так комично, что Зилу улыбнулся и распрямился.
– Ченс. Мое терпение закончилось.
– Отец узнает…
– Конечно, узнает. Но у меня – приказ Судьи. Понимаю, что Франклин вряд ли бы это одобрил, но его тут нет.
Голос Франклина, озвучивающий счет в радиотрансляции, тут же пронесся над островом: «Три-ноль», – глухо прозвучало откуда-то из-за стены контейнеров и улетело дальше, гулять эхом по железным улицам.
– Не надейся на отца, Судья все равно не стал бы его слушать. Ты покрываешь преступника. И с этого момента ты и сам – преступник. Что ж, начнем.
Ченс действительно во многом уповал на отца: привыкнув считать себя частью элиты, парень никогда не злоупотреблял безнаказанностью, которая в определенной степени была ему дозволена, но всегда понимал, что, как бы то ни было, она – подразумевается. В душе его жило убеждение, что не могут именно его, Ченса, казнить. Будут возиться и нежничать до умопомрачения, но пальцем тронуть – ни-ни. И тут эта система дала трещину. Ченс видел подобные пытки: сейчас ему на лицо начнут лить воду, и выглядеть со стороны это будет безобидно, но уже через десять минут с его лица снимут тряпку. и он будет судорожно хватать воздух и в исступлении водить глазами, ничего не понимая, может, закашляется, может, его будет трясти – все это он зримо себе представлял и знал, что после такой обработки его даже привязывать не надо – он осядет как куль на пол и сможет только лежать без сил. И вот тут-то ему и начнут задавать вопросы. Потом – если не ответит, все повторится, и так будет до тех пор, как он с глазами, уже выпадающими из орбит, не прошепчет любое признание, которое они попросят.
Фостер накинул Ченсу на лицо полотенце, и мальчишка вздрогнул. Палач промедлил и посмотрел на Зилу. Тот размышлял – повторить ли сейчас свое требование сдать Орландо, или уже после первой пятиминутки? Решил, что лучше – после, но время пытки надобно сократить. Зилу кивнул, и вода полилась на лицо Ченса.
Зилу видел всякое – обычно людей трясло, они фыркали и шипели; но чтоб терпели – такого не видел ни разу. Ченс почему-то не шелохнулся, точно как сверхчеловек.
– Упертый какой, – вслух сказал Фостер, опрокидывая на пленника следующую кружку.
Тут Зилу пронзило: мальчишка не сверхчеловек. Он оттолкнул Фостера и снял полотенце с лица Ченса: тот не дышал.
– Альваро! Срочно! Освободить!
Фостер кинулся в контейнер-изолятор, за доктором.
Прошло не больше трех минут, и надежды спасти Ченса еще теплились. Альваро, не щадя свою больную руку, превозмогая боль, которой отдавалось каждое нажатие на грудную клетку, в течение получаса пытался откачать Ченса. За это время солдаты успели сбегать за Холгером, разыскать его на трибуне и привести. Но тот пришел уже, чтобы констатировать смерть мальчишки.
Глядя на труп Ченса, остывающий на плацу, Зилу ощутил потерю контроля. В такие моменты он впадал в ярость, изредка – в апатию, и случалось это нечасто. Фостер хорошо знал это состояние Зилу и то, что он может вытворить что-нибудь экстраординарное: однажды он палил из автомата по крышам прямо с плаца, так что обитатели военного клана попрятались под кровати у себя в контейнерах. Поэтому Фостер распорядился спрятать тело в тюремном блоке, где сидел Орландо, а самого Зилу повел домой, пить успокоительное.
Орландо смутно, через две двери, слышал происходящее, но окончательно разобрал, что случилось, когда по коридору солдаты пронесли тело Ченса.
– Черт, он что, уже окоченел?
– Нет.
– А чего не гнется?
– Позвоночник-то у него целый, он же назад не разгибается.
– Тогда давай перевернем.
Вояки занесли тело в соседнюю комнату.
– Эй, что случилось? – из-за двери спросил Орландо.
– Не твое дело, – ответили солдаты и удалились.