Остров Невезения

— Откуда ты? — поинтересовался я, пытаясь отгадать его национальность.

— Из Портсмурда, — охотно ответил тот.

— Из какой страны ты приехал в Англию? — спросил я конкретней.

Англичанин, тоже пожелал услышать ответ. Он нагловато уставился на азиата в костюме, ожидая его ответа.

— Из Турции, — ответил он. — Знаешь? — тут же обратился с вопросом ко мне.

— Знаю. Бывал не один раз, — ответил я, с досадой отметив про себя, что не смог разглядеть и разгадать в нём турка.

Тот смотрел на меня, ожидая продолжения разговора. Он начинал утомлять меня, хотя я и понимал, что парень сейчас переживает стресс.

— У моего брата в Анталии гостиничный бизнес, — нелепо сообщил он мне.

— А меня в Стамбуле доставали уличные чистильщики обуви, — резковато ответил я, лишь бы что-то сказать ему в ответ.

Двое ближних к нам английских парней громко заржали. Турок кисло улыбнулся и пожал плечами. Остальные британцы поинтересовались у своих, с чего это они рассмеялись? Те коротко пересказали им, на своём гнусавом языке, диалог двух иностранцев. Все снова рассмеялись, поглядывая на меня и турка.

Наше знакомство прервали призывом выходить. Начали процесс расселения.

По всем внешним признакам, эта тюрьма была старей и мрачней, чем предыдущая, в городе Льюис. Многие детали интерьера сохранились с середины девятнадцатого века и успешно функционировали.

По мере оформления вновь прибывших, нас уводили в крыло, предназначенное для прохождения карантина.

Я оказался в двухместной камере с долговязым, мрачным африканцем. Тот, который попрощался с тюрьмой Льюис, сердито швырнув невкусный сэндвич. Такое соседство мне не очень нравилось, но я знал, что нас продержат здесь лишь два-три дня, затем, расселят в другом крыле.

Камера была действительно тюремной! Со времени постройки этой двухместной пещеры, здесь добавили лишь современные удобства; водопровод, канализацию, и электричество.

Двух ярусная армейская койка, умывальник, стол и два стула. Отдельной комнаты-клозета не было. Туалет размещался прямо в камере, символически ограждённый дверкой полутораметровой высоты.

Сплошные лишения и унижения. Моё внимание привлекли старинные выключатели на стене у двери.

Это была грубая литая конструкция из чугуна и латуни. Один выключатель освещения в камере, а другой — кнопка вызова дежурного, над которой, уже современная надпись шариковой ручкой:

Push for a cunt.[111]

Мой чёрный сосед заметно сник. Он так и не вышел из угрюмого молчания. Отчаянно бросив свои вещи на пол, он уткнулся лицом в руки, упёршись локтями в матрац второго яруса. Возможно, он плакал. Звуков никаких не издавал.

Я ничего о нём не знал, кроме того, что он, как и я, — из тюрьмы Льюис. Беспокоить его вопросами и утешениями я не стал. Этот парень попал сюда не из дома, и, возможно, имел больший тюремный опыт, чем я.

Я достал своё радио и проверил эфир в новой местности.

Вскоре нас открыли и призвали получить обед. Мой сосед не пошевелился. А я вышел на экскурсию.

Кухонный отсек размещался в подвальном пространстве со сводчатыми потолками и освещался неоновыми лампами.

Возможно, когда-то в этих подвальных помещениях приводили в исполнение смертные приговоры.

Раньше, здесь вешали. Теперь, готовят и выдают горячие обеды.

Встретив на кухне своих индусов, я узнал, что их расселили по разным камерам, неподалёку от меня.

Наш Тигр-Тамил выглядел потерянно и не хотел расставаться с нами. Возвращаясь с кухни каждый в свою камеру, мы с индусом успокаивали Тигра, поясняя, что это временные условия. Хотя, я уже был уверен, что эта тюрьма хуже, чем Льюис.

Вернувшись в камеру, я нашёл своего соседа лежащим на втором ярусе, укрытым с головой простынёй, подобно покойнику.

Я тихо поедал жареный картофель, обдумывая своё положение в новом ограниченном пространстве.

Отметил, что в каждом заведении жареный картофель имеет свой вкусу. Также было очевидно, что эта тюрьма — место паршивое, хотя и достопримечательное в историческом и архитектурном смысле. На одиночную камеру с телевизором я уже не рассчитывал. Ожидать здесь некурящего соседа, любителя классической музыки и эксперта по недвижимости на юге Англии… едва ли стоило. Единственно, я мог просить поселить меня с некурящим соседом, и найти свою нишу в отделе образования.

Мой сосед не подавал никаких признаков жизни. Я начал уважать его тихую грусть. Он не жаловался, не болтал попусту, и не обещал вскрыть себе вены зубами. Вероятно, он мысленно молился своим Богам и позволял мне думать о своём. С ним было спокойно, и я это ценил. Вместо него, со мной в камере мог легко оказаться болтливый, приторно пахнущий турок. Это было бы сущим наказанием.

Когда нас открыли для общения в пределах крыла, я смог увидеть всех вновь прибывших, но уже в казённой одёжке. Оказалось, бедного Тигра-Тамила из Шри-Ланки посадили в одну камеру с японцем. Этого самурая с подкрашенной причёской я помнил по Льюис. О нём, как о представителе японской мафии в Лондоне, мне что-то плёл мой первый чёрный сосед.