Остров незрячих. Военная киноповесть

Невельская, стремясь развеять установившееся меланхолическое настроение, всплеснула ручками. – Фонтанка! Невский! Слова-то какие! Элиза! А помнишь Павлика?…Ну, того юнкера, что прямо посреди Фонтанки застрелиться грозил, если замуж за него не пойду? И ничего! Не пошла. – Не жалко было? – подначил Арташов. – Жалко, что соврал и не застрелился! – Невельская беззаботно рассмеялась. – Слава роковой женщины по всему Смольному бы пошла.

– Этой славы у тебя и без того хватало, – баронесса показала Глаше на опустевший бокал. – В самом деле, – согласилась Невельская. – Я ведь, знаете ли, приметная была. Зимой, в белой шубке, в сапожках на каблучке. Шлейф из поклонников. Ух! Помнишь, Элиза, ты еще пеняла мне за легкомыслие?

– Да, огонь, – подтвердила баронесса.

– Тогда казалось, так будет всегда, – Невельская погрустнела. – А нынче одно легкомыслие и осталось.

Но природная веселость не давала Невельской надолго впасть в уныние. – А у вас, Женя, тоже, поди, первые увлечения связаны с Петербургом? Небось, многим головки такой красавчик вскружил. Ну, как на духу. Наверняка какая-нибудь зазноба осталась? Она задорно подмигнула остальным.

– Невеста, – коротко ответил Арташов, интонацией предлагая поменять предмет разговора. Но отделаться от любопытной старушки оказалось не так просто. – И как познакомились? – от нетерпения Невельская аж заёрзала на стуле. – На Гороховой, в период белых ночей. Она порхала, – лицо Арташова потеплело. Улыбнулся непонимающим взглядам. – Все вокруг шли, а эта – порхала. Оттолкнется – взлетит-приземлится. Понял, что если упущу, то – улетит. Вот и поймал на лету. Думал – навсегда. Он сбился.

– Конечно, навсегда. Теперь уж недолго ей ждать! – утешила его Невельская. – Вот вернетесь, и, как на Руси говорили, честн ы м пирком да за свадебку. Она наконец обратила внимание, что гость приуныл. Неуверенно закончила. – Ведь ждет? – Не знаю, – Арташов склонился над тарелкой. – Какие вы все-таки мужчины! Недоверы, – рассердилась Невельская. – Наверняка ждет, – баронесса приподняла бокал. – А в моей судьбе, знаете, Гороховая тоже знаковая улица. Да! Именно там на одном из балов ко мне подошли два морских офицера. Оба претендовали на танец. Не сразу выбрала. А выяснилось – выбрала судьбу. Припоминаете, Сергей Дмитриевич? – разогретая вином, неожиданно подмигнула. – Вот только выветрилось, где этот бал был? Кажется, какое-то страховое общество? Подводит память. Зарастает лопухами. – И впрямь подводит, – буркнул Горевой. – Здание ныне знаменитое. Большевики там ЧК разместили. Сейчас, должно быть, то же самое? – Теперь это называется НКВД, – уточнил Арташов.

Оживление спало. Словно зловещая тень просквозила над столом. Баронесса пасмурнела.

– Всё отняли, сволочи, – процедила она. – Имение, особняк, фабрику. Всё потеряла.

– Элиза, – Невельская тихонько указала на гостя. Арташов сидел, укрыв лицо ладонями. – А Вы, Женя? – спохватилась баронесса. – Тоже, должно быть, многое в эту войну потеряли? – Тоже, – через силу подтвердил Арташов. Он отвел руки от закаменевшего лица. – Родители и сестренка у меня в блокаду умерли.

– Господи, Господи! Сколько горя! Неужели никого не осталось? – голос Невельской задрожал от слез. – Но вот сами же говорите, – невеста. Вернетесь к ней. Как-то наладится. – Да не к кому возвращаться! – вырвалось у Арташова. – Она в оккупации оказалась. Потом следы затерялись… Так что, как видите, господа, разные мы с вами потери считаем, – мертвым голосом закончил он. За столом установилось сконфуженное молчание.

– Дай Бог, сыщется, – пробормотала Эссен. – И извините, что невольно растревожила. Но признавать вину она не привыкла. Взгляд задиристо заблестел. – Но, раз уж коснулись, – отчего умерли ваши близкие?

– А вы не знаете, отчего в блокадном Ленинграде умирали? – в висках Арташова запульсировало. С ненавистью оглядел стол. – От голода, видите ли. Там сотнями тысяч погибали. Погибали, а город фашистам не отдали!

– А могли отдать? – невинно уточнила баронесса.

– Кто?

– Петербуржцы. Родители ваши, сестренка. Их кто-то спросил? Выбор у них был? Могли они собраться на Сенатской площади и сказать: мол, не хотим умирать. Или выпустите нас, или сдайте город.

– Да кто б такое сказал?! – вспылил Арташов.

– А сказал бы кто, что было? – упорствовала баронесса.