Остров незрячих. Военная киноповесть

Арташов отвел глаза, – и так ясно, что было бы. – То-то и оно, – мягко констатировала баронесса. – Погибать – дело военных. А когда детей да стариков сотнями тысяч умерщвляют, а после объявляют это героической обороной, то не героизм это. А власть каннибальская, человеконенавистническая! Арташов отер вспотевшие виски, – сколько раз представлял себе умирающих, бесполезно зовущих его на помощь близких. И всякий раз объяснял себе происшедшее жестокой целесообразностью, гоня мысль, что лютая смерть их есть следствие ротозейства и безразличия властей. И вот теперь ему в лоб говорят о том, о чем он даже думать себе не позволял. И говорят классовые враги! Оставить за ними последнее слово он не мог. – Не вам о рабоче-крестьянской власти судить! – выдохнул он. – И о жертвах – не вам! Мы за нее эту войну вытянули. На жилах, а вытянули. Невельская с упреком стрельнула глазками в баронессу.

– Полно вам, капитан! – умиротворяюще протянул Горевой. – За Россию вы сражались. Как и мы до вас. А уж каким режимом она сегодня болеет, – то второе. Она, голубушка, чего только не перенесла: татар, самозванцев. Дай Бог, и нынешнее лихолетье перетерпит. Иначе – для чего всё было?

– Вы вот давеча Глашу пожалели, что на Родине не осталась, – не удержалась баронесса. – Так нам удалось прознать: все Глашины родичи были раскулачены и, кажется, сгинули в Сибири. А они крестьяне вековечные. Вот вам и рабоче-крестьянская власть. Это было чересчур. Арташов до боли прикусил нижнюю губу, резко поднялся, кинул салфетку на скатерть. – Благодарю за угощение! Пойду проверю, как там бойцы. – Дрыхнут без просыпу, – сообщил Горевой, шутливостью тона стараясь загладить неловкость. – Тем более и мне пора отдохнуть. Мы, видите ли, еще вчера в бою были. В дверях Арташов обернулся. – Я не могу обратить вас в нашу веру. Но сюда еще наверняка придут…другие службы. И я бы вам посоветовал впредь взвешивать, с кем и о чем можно говорить. За сим – честь имею! Он вышел, не поклонившись удрученным хозяевам.

– Ведь хороший, чистый мальчик, – прощебетала Невельская. – А общаемся будто через трещину в стекле. И видит, да не слышит. – Это не трещина. Это разлом, – с обычной своей категоричностью рубанула баронесса.

Глава 4. Поэт и генерал

Как далеко до той весны,

когда я видеть перестану

противотанковые сны.

Сколь сладостен победный сон! Никакого сравнения с обрывистым, клочковатым пересыпом меж боями и рейдами. Арташов провалился в него, едва рухнув на перину. И – будто оттолкнувшись от перины, как от батута, взмыл в небо и в полном одиночестве парил, недоступный земному притяжению. Задаваясь единственным вопросом: как же он раньше не пробовал взлететь? Ведь это, оказывается, так просто. В восторге от покорности собственных мышц он вытянулся в струнку, взмыл и выписал «бочку» – ничуть не хуже, чем «ястребки» в воздушном бою. Затем пропорол влажное облачко и едва увернулся от планирующей девушки с длиннющими волосами, распущенными над обнаженным телом, будто огромное смоляное крыло. – Маша! – потрясенный Арташов едва не сорвался в штопор. Девушка, зависнув в воздухе, выжидательно улыбалась. – Машенька! – не веря себе, он подлетел к ней поближе. – Так ты все-таки жива? Я знал, что жива. Скажи лишь, где ты? Хоть намекни. Маша игриво подманила его пальчиком. Но в это время сверху послышался жуткий вой сирены «Юнкерса». – Воздух! – истошно закричал Арташов, втолкнул перепуганную Машу в ближайшую тучку, развернулся, изготавливаясь к обороне. Из облака с автоматом наперевес стремительно спикировал Сашка с его неизменным: – Товарищ капитан! – В рыло рюхну! – сквозь сон пробормотал Арташов. – Просыпайтесь, товарищ капитан! – Сашка не отступался, продолжал трясти командира. – Там Полехин!

– Что? Опять во сне кричал? – Арташов с полузакрытыми глазами сел на кровати.

– Командир корпуса приехал! – повторил Сашка, извиняющимся голосом давая понять, что, будь это кто-то хоть чуток ниже рангом, никогда бы он не позволил себе потревожить командира. Но – генерал все-таки!

– Где?

– С буржуазным элементом беседует, – подавая гимнастерку, наябедничал Сашка.