Остров, одетый в джерси

— А сюда ты как попал? — наконец спросил Наянго.

— Меня сюда национальный парк, где я егерем работаю, на повышение квалификации прислал. Апгрейд, понял?

— Понял.

— А-то смотри, если не понял, я объясню.

Деограция надел наушники, встал из-за стола и направился к выходу. Тут стали видны кроссовки Део. Подошва на них была такой невероятной толщины, что, вероятно, позволяла безопасно спрыгнуть с пятого этажа. С такими кроссовками и вправду можно было объяснить все, что угодно.

— Ну и егерь! — сказал Наянго, — пальцы веером. Как-как его зовут?

— Деограция, — ответил я.

— Грация? — удивился Томи. — Какая там грация! Дубина он баобабовая!

И вправду, «грация» от имени новичка быстро отвалилась и он стал для нас просто Део. И парень он, между прочим, оказался неплохой. Верно говорят, нельзя о человеке судить по одежке. То есть по прикиду.

В гостиной центра стоял магнитофон. Как ни зайдешь туда, там Део сидит на диване, Боба Марлиха слушает.

— Стенд ап, гед ап! — ревет из магнитофона. — Стенд ап фо е райт.

А Део и не думает вставать, как Марлих предлагает, дальше сидит.

Спрашиваешь Део:

— Чего делаешь?

— Тусуюсь.

— А учиться не хочешь?

— Ломает.

Учиться его ломает.

А еще в гостиной телевизор стоял.

Его Део тоже поглядеть любил, особенно когда магнитофон надоедал.

Глядел он его так: посмотрит новости, потом — чик! на гонки «формулы один» переключит. И опять — чик! — передача о животных, о том, какие громадные на Мадагаскаре хамелеоны встречаются.

А Део потом в столовой всем рассказывает.

— В Африке такие хамелеоны бывают, ваще! А я-то и не знал!

Вернусь домой, расскажу пацанам, а то не в курсе.

Вот тут всем и становилось ясно, что не зря все-таки Део на курсы приехал. Здесь он много нового о животном мире узнает.

Потом он еще передачу про змей увидел и, потрясенный изложенными фактами, решил посвятить себя изучению рептилий.

А в столовой Део почти всегда сидел в наушниках. Это очень Олуэн не нравилось. Поскольку она считала, что общение во время еды спаивает коллектив учащихся. Делает их друзьями и товарищами на всю жизнь. А наушники Део мешали разговаривать с ним и припаивать его к нам.

Олуэн не признавала поговорки «когда я ем, я глух и нем», она другую любила: «когда я кушаю, я говорю и слушаю».

Олуэн очень боялась, что Део может быть потерян для общества, и делала все, чтобы этого не допустить.

— Вот вы едите, — говорила она нам, — как лучше природу сохранить, обсуждаете, а ваш товарищ в стороне от этого дела остается. Вы бы объяснили ему, что так он ничего не достигнет. Настоящим ученым не сделается.

Тут Део снял наушники и сказал.

— А я все секу, потому что у меня левый наушник не пашет. Только правый работает. У меня в одном ухле Марлих, а во втором ухле — базар кентов.

— Кто в ухле?

— Кенты базарят, по-простому — корифаны.

Но Олуэн языка Део не могла понять, потому что была из другого поколения.

Хотя на его счет она все-таки успокоилась, поскольку уяснила, что, хоть уши Део и закрыты наушниками, одно из них всегда для товарищей открыто. Для корифанов по-простому.

Если Олуэн вдруг обнаруживала, что беседа в столовой угасла, она тотчас принималась ее разжигать. Она прекрасно разбиралась в людях и видела, что с Део, например, беседы не разожжешь. Потому что ему «все по барабану». Зато Кумар — человек мягкотелый, нервный. Его заденешь, он сразу спорить начнет. Там, глядишь, и другие в разговор втянутся.

И натянув, так сказать, тетиву своего лука, Олуэн посылала стрелу, которая сразу попадала в самое сердце Кумара.

— Что-то Кумар ест много, а никак не поправляется, — говорила Олуэн. — Может, в нем живет кишечный паразит?

Хотя Кумар был почти черным, от таких слов он сразу делался белым.

— У кого паразит? У меня?

— Ну да, бычий цепень, наверное. Он вместо тебя все белки и жиры потребляет. С каждым днем все толще становится и толще. А ты — наоборот.

— У меня конституция такая!

— Да ладно тебе, — говорит мудрый Томи, — я тебе лекарство-пиперазин дам, от него все глисты выходят.

— Нет у меня, глистов! — кричит Кумар. — У меня строение такое! Тонкокостное.

— А никто и не спорит, — отвечает Томи. — Ты просто так съешь лекарство, для профилактики.

А Олуэн радуется, что беседа вновь закипела, забурлила, зажженная ее стрелой.

— Нет у него паразитов, — говорит Наянго. — Он же вегетарианец. А в тех, кто растениями питается, глисты не живут. Они в них от голода дохнут.

— Вуз аве, — говорит Томи, — был в моей практике случай… — и рассказывает историю, которую за едой могут слушать не все, а только узкие специалисты. Поэтому обойдемся без нее. Вдруг, читатель как раз за столом сидит, борщ кушает.

Понимая, что этот рассказ займет студентов надолго, Олуэн зевала и отправлялась на кухню. Хоть она уже и не ела, а про выведение глистов слушать не хотела.

Вообще же Олуэн была несурова и обходительна. И картошку фри готовила вкусную. С корочкой.

Теперь ежедневно во время еды я наблюдал перед собой два черных лица и одно чуть подальше, за соседним столом.