Хотя уже был конец рабочего дня, мне посчастливилось застать коменданта капитана Муху. Это был высокий худощавый мужчина лет сорока с очень длинной шеей и вытянутым лицом. Разговаривая, капитан Муха как жираф вытягивал шею и наклонял голову к собеседнику.
Я кратко изложил ему суть дела, показал фотографии. Пока я рассказывал, капитан Муха не обмолвился ни словом, после этого, тоже молча встал с места, открыл сейф, стоявший в его кабинете и вынул из него розовую папку. В ней лежало несколько фотографий. Это были снимки, которые всегда делают для арестованных или заключенных.
— Как вы думаете, это тот самый человек? — Спросил капитан, сравнивая фотографии в розовой папке с теми, которые сделал господин Опалка.
Мне достаточно было одного взгляда.
— Очевидно, те же, — закричал я. — Могу я узнать, кто он и почему его фотографии лежат в милицейских папках?
Капитан Муха немного подумал.
— Мне кажется, — сказал он, — что для пользы дела я должен вам кое-что рассказать. Этот человек по имени Никодем Плют, был один из тех двух Барабашевых людей, которых удалось схватить живыми. За вооруженные нападения Плюта приговорили к смертной казни. Но Государственный Совет заменил смертный приговор пожизненным заключением. Потом было несколько амнистий. Плют хорошо вел себя в тюрьме и поэтому, где-то через пятнадцать лет, осенью прошлого года его выпустили на свободу. Тюремное начальство переслало нам дело Плюта вместе с его фотографиями и поручило осторожно следить за ним, если он снова появится в этих краях. Ведь кто мог поручиться, что Плют не имел здесь каких-то давних счетов и не захочет теперь отомстить. И действительно, Никодем Плют появился в нашем городе осенью прошлого года, но только на один день. Потом исчез как камень, брошенный в глубокую воду. Мы думали, что он уехал. А тем временем…
— Его убили, а тело бросили в бывшей бункер, — добавил я.
— Об этом мы передадим в Главное управление народной милиции, — сказал капитан Муха.
— А тот другой? — Спросил я. — Тот, кто вместе с Плютом был приговорен к смертной казни? Или ему тоже заменили смертный приговор пожизненным заключением? Вышел он из тюрьмы?
— Вышел. Нам сообщили, что был выпущен на свободу в мае этого года, то есть два месяца назад.
— Можно мне взглянуть на его фотографию? Капитан Муха подошел было к сейфу, но остановился и не вынул новой папки. Через секунду он сел к своему столу.
— Я не имею права без разрешения начальства показывать вам никаких документов, — сказал он, беспомощно разводя руками. — Наверное, завтра или послезавтра сюда приедет следователь Главного управления народной милиции. Я не хотел бы иметь хлопот от того, что посвящал журналиста в это дело. Кажется, я и так много рассказал. Знаю, что вас заинтересовала эта история, но к сожалению я обязан хранить служебную тайну. Спасибо за информацию о воспроизведении головы Никодема Плюта и о подозрениях, возникших в связи с этим. Вы выполнили свой гражданский долг, все остальное прошу оставить нам, милиции. Мы будем проводить следствие, а ваше вмешательство только бы затрудняло его.
Мне ничего больше не оставалось как встать с кресла и попрощаться с капитаном Мухой. Я выполнил свой гражданский долг, а если комендант не имел права информировать журналиста, то мне не следовало уговаривать его пренебрегать своими обязанностями.
Выйдя из Уездного комендатуры, я сел в «сама» и вернулся в лагерь.
Наступал вечер. В палатках антропологов горели керосиновые лампы и через брезентовые двери я видел студентов, которые уже заканчивали ужинать. В одной палатке у стола, сбитого из досок, пан Кароль, Тереза и господин Опалка играли в карты.
Я побежал на минутку к берегу помыть руки. Река все еще грозно шумела, несла белую пену, ил и песок. В том месте, где раньше стояли экспедиционные палатки, теперь бурлила вода, и казалось, там образовалась большая яма.
Вдруг я вспомнил про Остров преступников. А может, именно среди его зарослей скрыт ключ к загадке, которая не давала мне покоя. «Почему и где именно исчез Скалбан? — Подумал я. — Может, исчез потому, что пригласил меня к себе, чтобы рассказать что-то важное?»
— У-гу-гу! — Раздалось над самым моим ухом. Я вздрогнул и уронил в воду скользкое мыло. Оглянувшись, я увидел Заличку. Это она пошутила, подкравшись ко мне.
— Ну вот! — Рассердился я. — Из-за вас я мыло уронил.
— Эва, я дам вам свое, — сказала Заличка. И вздохнула. — Я думала, что вы романтик. Но ошиблась.
Я вытер полотенцем мокрое лицо.
— Конечно, я романтик. Только вы не разбираетесь в этом.
— Когда я впервые встретила вас в лесу, где вы одиноко жили в палатке, вы показались мне совсем другим, чем сейчас.
— Вы думаете, романтичность — это одинокая жизнь в лесу? А я вынужден был все время сидеть в своем лагере, чтобы кто-то не украл машину или палатки. Что же это за романтичность, когда человек вынужден оставаться на месте будто привязаный к колышку. Это же как неволя. Здесь я чувствую себя иначе. Могу гулять, ездить на машине…
— Да, — прервала меня девушка. — Вы не романтик, а… склонны к романам.