Остров Разочарования

Теперь уже никого не должно удивить, почему Смит готов был воспринять смерть Егорычева, как гибель самого близкого человека. За те несколько секунд, которые прошли с момента, когда убитый горем Смит опустился на колени перед плававшим в луже крови Егорычевым, чтобы прислушаться, не бьется ли у него все-таки сердце, и до того, как тот медленно раскрыл глаза, в голове кочегара пронеслось несколько весьма примечательных мыслей. Но не было среди них мысли о том, что теперь, дескать, хочешь не хочешь, а приходится возвращаться на Северный мыс, к «своим». Он понимал, что Гильденстерн, вонзая нож в Егорычева, только творил волю Фламмери и Фремденгута и они стали ему еще более ненавистны. Он с грустью подумал, что сопротивление островитян черным замыслам обоих джентльменов сильно осложнилось сгибелью человека, который так бесстрашно и бескорыстно помогал людям острова Разочарования. И еще он подумал, что хотя он, Смит, и будет прилагать все свои силы, никогда ему, пожалуй, не заменить в этом благородном деле товарища Егорычева. Но он будет стараться всегда поступать так, как поступил бы на его месте товарищ Егорычев. Он мысленно дал себе самому в этом торжественную клятву, этот суровый и меньше всего склонный к патетическим высказываниям английский кочегар.

Но вот Егорычев раскрыл глаза.

— А, старина! — промолвил он. — Это вы!.. Тут Гильденстерн…

— Вы живы! — восторженно воскликнул кочегар. — Если бы вы знали, какой вы молодец, что вы живы!..

— Я сам склоняюсь к этой мысли… Понимаете, этот проклятый Гильденстерн…

— Он уже пять минут как покойник… Боже мой, да чего же я тут топчусь… Ведь вас надо поскорее перевязать…

Отдадим должное предусмотрительности Егорычева: еще на Северном мысу он преподал посмеивающемуся Смиту («Ну, право же, это совсем ни к чему, мистер Егорычев!») основные правила подачи первой медицинской помощи в бою.

Сильнее кровоточила рана на ноге, и именно с нее начал свою первую в жизни обработку ран кочегар Сэмюэль Смит. Но еще раньше он расстегнул китель и разрезал тельняшку Егорычева, чтобы тот мог покуда прижимать вату к своей второй ране.

Кругом было тихо. Беззвучно порхали огромные бабочки с неправдоподобно яркими крылышками, уютно стрекотали какие-то близкие родственники наших кузнечиков, неподвижно зеленели высоко над головой Егорычева лохматые кроны кокосовых пальм. Трудно было представить себе более безмятежное утро…

И вдруг слева, со стороны площади Нового Вифлеема, протараторила короткая автоматная очередь.

— Автомат! — встрепенулся Егорычев. — Вы слышали, Смит? Он скосил глаза в сторону деревни и увидел два столба дыма. Он попытался подняться, но это ему оказалось не по силам.

— Ну, идите же! — сказал он, видя, что Смит не решается оставить его одного. — Ползком!.. По-пластунски!..

Кочегар быстро спустился по откосу к окраине Нового Вифлеема и так же быстро вернулся.

— Они напали на деревню!

— Отдавайте мне бинты и идите!

— Вы ранены. Вас нужно перевязать.

— Пришлите какую-нибудь старуху… Идите! Сейчас ваш автомат не только оружие, но и моральный фактор… Патронов захватите побольше и бегите туда поскорее. Бегите, товарищ Смит!

— Бегу, товарищ Егорычев!

В это время ниже по склону, там где он переходил в просторную площадь Нового Вифлеема, стрела, точно пущенная Гамлетом Брауном, оборвала навеки цивилизаторскую деятельность Полония. Сразу затрещали оба автомата и пистолет карателей, и чуть попозже в бой включился и Смит со своим автоматом.

Теперь со стороны деревни явственно доносились крики воинов, женский и детский плач.

Прошло еще две-три минуты, послышались легкие шаги, и над Егорычевым, беспомощно лежавшим с пистолетом в ослабевшей руке, нагнулась голенастая старуха с добрым широким лицом.

— Ты жив, желтобородый?

— Помоги мне встать!

Заскрипев зубами от боли, он все же при ее помощи заставил себя подняться на ноги.

— Подведи меня к пещере… пожалуйста! — сказал он старухе. Старуха правой рукой обняла его за талию, левой взяла его за левый локоть, словно собираясь танцевать с ним польку-кокетку. Егорычев тяжело откинулся на ее крепкие и жилистые руки, и они томительно-медленно побрели.

— Кто это тебя? — спросила старуха.

— Гильденстерн.

— Он тут поблизости лежит. Это ты его убил? Егорычев отрицательно промычал.

— Но это хорошо, что его убили, — сказала старуха. — Люди Нового Вифлеема будут довольны, когда узнают, что его убили…

Она удобно усадила его у входа в пещеру, прислонив спиной к чуть прохладной скале, вынесла ему автомат, несколько гранат. Запалы он по старой фронтовой привычке всегда носил при себе, в боковом кармане кителя. Он зарядил гранаты, разложил их с расчетом, чтобы они были у него под рукой, и сказал:

— Спасибо!.. Теперь пусть только сунутся сюда!

Ужасно неудобно было левой рукой прижимать набрякшую вату к груди. Мешал топорщившийся борт кителя. Егорычев поежился. Старуха сказала:

— Дай, я сниму с тебя твой… — она запнулась, так как не знала, как назвать китель, — твой камзол… Тебе будет легче.

— Сними, пожалуйста, — сказал Егорычев.