Остров Разочарования

Оказывается, что как раз на эту тему и шел разговор, пока они поднимались сюда, к пещере. Гамлет от лица старейшин обеих деревень высказывает соображение, что следует немедленно послать гонцов в остальные три деревни, чтобы без малейшего промедления, сегодня же и еще задолго до полудня, пришли их старейшины обсудить дальнейший план совместных действий. Если у Егорычева нет возражений против этого предложения, надо сейчас же разослать самых быстроногих гонцов.

Егорычев с наслаждением слушает речь Гамлета Брауна, и ему становится весело, и в самом краешке глаз у него накатываются предательские слезинки. («Эх, и здорово же ты ослабел, товарищ Егорычев!») «Какие люди! — думает он с уважением и радостью, — какие настоящие, свободолюбивые и гордые люди! И как мелки рядом с ними Фламмери, Фремденгут и их прихвостни!..»

Конечно, он ничего не имеет против предложения старейшин. Он сам собирался предложить то же самое.

Из присутствующих выделяют шестерых наилучших бегунов, и они сразу же пускаются в путь.

Теперь Егорычев узнает о раненом мальчике. Сэмюэль Смит был бы счастлив оказать ему квалифицированную медицинскую помощь. Захватив с собой все необходимое для этого, кочегар в сопровождении Боба, который вызвался показать ему, где лежит раненый мальчик, спускается вниз, в деревню.

Когда у пещеры остаются лишь Гамлет да Егорычев, происходит сугубо секретный разговор о ребятах, которые должны следить специально за Фремденгутом.

Еще через полчаса двое мальчишек, искусно прячась в густом кустарнике, залегли в дозоре неподалеку от речки, отделявшей Северный мыс от остальной громады острова. Один из них был послан сюда Гамлетом Брауном, второй примкнул к нему уже в пути. Нужно ли говорить, что это был Боб Смит? У этого мальчика был сверхъестественный нюх на опасные и ответственные задания…

Шел восьмой час утра тринадцатого июня.

XXI

В половине девятого утра в Священной пещере был выработан план второй операции. Она должна была сгладить неудачу первой, перекрыть ее по части стремительности и беспощадности и окончательно, раз и навсегда повергнуть к стопам правительства Роберта Фламмери все население, земли, недра, угодья и прочие богатства острова Взаимопонимания.

На сей раз нападение предполагалось учинить ночью.

— Внезапность, — объяснял автор плана майор фон Фремденгут, — должна сочетаться с молниеносностью, высокая организованность с полнейшей тишиной и скрытностью. Все хижины Нового Вифлеема должны вспыхнуть почти одновременно и еще до того, как их обитатели проснутся. А когда они спросонок начнут выбегать наружу, расстреливать, расстреливать, уничтожать их, как саранчу, не вдаваясь в тонкости, вне зависимости от пола и возраста. Но и не увлекаться: лишь только появятся первые признаки того, что туземцы начинают разбираться в обстановке, мы исчезаем так же скрытно, стремительно и бесшумно, как и появились. Если мы будем так действовать, успех обеспечен. 3а это говорит весь мой опыт.

Он не уточнял, о каком его опыте идет речь, но никто от него и не потребовал уточнения.

— Эту часть оздоровительной акции мы, белые, должны возложить исключительно на свои плечи, — продолжал Фремденгут, убедившись, что возражений против его предложения нет. — Что касается нашего цветного джентльмена, то ему придется потрудиться над тем, чтобы без излишнего шума отправить на тот свет кочегара Смита, Гамлета Брауна и, если останется время, по возможности и всех остальных старейшин, вообще всех тех, кто мог бы возглавить вооруженный отпор… Но, конечно, вы согласитесь, джентльмены, что в интересах подлинной секретности задание должно быть сообщено Розенкранцу не раньше чем за пять-десять минут до нашего выхода в поход.

Джентльмены согласились.

Фремденгут и Фламмери настояли на том, что Новому Вифлеему ни в коем случае нельзя давать возможность прийти в себя после утреннего налета, а потому надо, не считаясь с известным риском, нападать ближайшей же ночью.

Что до Цератода, то он от участия в обсуждении этого вопроса уклонился, сославшись на усталость и ноющую боль в области аорты.

Кумахер, в котором жил самый образцовый денщик эсэсовских войск, успел тем временем вскипятить кофе, собрать завтрак и выразить свою готовность выполнить любое приказание, которое господам офицерам угодно будет отдать.

Господа офицеры и приравненный к ним Мообс, который в качестве единственного раненого чувствовал себя в некоторой степени именинником, изъявили желание немедленно приступить к завтраку, чтобы потом отдохнуть часок-другой в холодке.