Остров Русь 2, или Принцесса Леокады

Все шло как по маслу. Зрители аплодировали в такт… Десять симпатичных полуголых девочек на заднем плане плясали и вставали в такие позы, что их и одних было бы достаточно, чтобы завести народ, тем более такой неизбалованный развлечениями, как этот. Я уже чувствовал себя так, словно тут на сцене и родился… Пока мы не дошли до последней строчки припева, который нам помогали петь ребята из «Наталипортман»:

И меркнет свет, в ночи текут ручьи в узор,
Ну, кто сказал, что энурез — «ночной позор», —

«пропели» мы, и в этот миг я краем глаза заметил, как из-за кулис с моей стороны высунулся Перескоков и вытянул руку с чем-то вроде телевизионного пульта. И тут же у меня между ног забулькало, и мощная струя облила три передних ряда зала. Нет! Две струи! Со Стасовой стороны выглянула плутовская рожа Шпулькина и его рука с пультом. Я глянул на Стаса. Он стоял с выпученными глазами, расставив ноги и выпятив живот, словно боялся испачкать колени, и поливал зрителей из «дистанционного мочеиспускателя», как из шланга.

Продюсеры исчезли, и наши струйки тут же иссякли. Мы снова стали танцевать и «петь». Но что-то было уже не так. Что-то подсказывало мне, что шоу пошло наперекосяк. И я понял, в чем дело. Зал перестал хлопать. Люди в передних рядах брезгливо утирались и морщились. Я подумал, что нужно как-то дать знать Перескокову, что номер не прошел, что больше его повторять не надо… Но как раз тут-то на сцену и прилетела первая бутыль.

Стукнувшись о дощатый пол, она разбилась вдребезги, и в воздухе отчетливо запахло сивухой. Мы продолжали «петь», но еще одна бутыль, не задев меня только чудом, пронеслась возле уха и влетела внутрь большого барабана, а другая угодила в софит, и сверху посыпались стекла и искры. Сразу стало сильно неуютно. Кто-то с первого ряда прорычал:

— Ах вы, сволочи столичные! Ишь, чего удумали!

— Нахалы! — вторил визгливый женский голос. — Бей похабников!

Через десять секунд в душном зале мало уже кого волновало наше музыкальное шоу. Мужики повскакали с мест и, держа в руках кто ножку стула, кто бутыль, ринулись к сцене. Бабы истошно вопили, а дети швырялись в нас всем, что попадалось им под руки.

— Костя, они не добрые! — крикнул мне Стас. И я понял, что он, наверное, прав. Неужели в эту глухомань песенки Леокадии еще не добрались? А ведь тогда мы этих людей кровно сейчас оскорбили. И они нас сейчас убивать будут… Надо делать ноги! Но именно они, эти самые ноги, перестали с перепугу слушаться меня, и я все продолжал прыгать под дурацкую музычку, улыбаясь приклеенной улыбкой.

Тут с первого ряда вскочил председатель Ядрышников, повернулся к зрителям и закричал:

— Спокойно, спокойно, товарищи! Ну, погорячились наши гости, ну, такие нынче в столице веяния! Давайте смотреть на вопрос ширше!

Но обиженные до глубины души колхозники не пожелали «смотреть на вопрос ширше» и, подмяв председателя под себя, полезли на сцену.

— Костя, блин! Бегом отсюда! — взвизгнул Стас и схватил меня за рукав.

Я тут же опомнился, и мы сломя голову бросились за кулисы.

Глава шестая. Про страшный амбар и про поющие гранаты

Мы влетели в гримерку, и я захлопнул дверь. Тут отдыхали Самогудова, Лелик и Грелкин. Они вспоминали эпизоды своего выступления, давились со смеху и, похоже, находились в состоянии легкой эйфории.

— А я им, а я им, — уже почти шептала задохнувшаяся от хохота примадонна, — «конечно же, вы узнали нашего талантливого пародиста»…

— А они… А они… — вторил ей Грелкин, но ЧТО они, выговорить уже не смог и перепрыгнул на другое. — А Комбинезонов себя по лысине… — но и эту мысль закончить не сумел.

Что касается Лелика, то тот просто лежал животом на столе и только слегка подергивался, повизгивал и постанывал.

— Хватит ржать! — закричал Стас, как и я, отстегивая проклятый «пояс шахида» и швыряя его в угол.

— Вы почему покинули зрителей? — строго спросила певица. — Разве можно уходить со сцены до конца фонограммы? Вы что, хотите нам концерт сорвать?

— Он уже сорван! — выпалил я.

Тут в дверь раздался такой чудовищный удар, словно в нее врезался настоящий средневековый таран.

— Выходите!!! — послышалось из-за нее.

— Что значит «сорван»?! — воскликнула прима. — Вы видите, как вас любят! Одна песня — и ваши фанаты готовы сломать двери, чтобы с вами пообщаться.

— Дура! — заорал Стас. — Они хотят нас убить!

— Надо бежать через окно, — перешел я к конструктивному решению, — но сперва нужно забаррикадировать дверь. — Я вцепился в громадный шкаф, но не смог сдвинуть его с места. — Да помогите же мне кто-нибудь!

Но, кроме Стаса, никто и не шелохнулся. Дверь хрустнула под очередным могучим ударом, и со стен посыпалась штукатурка. Вдвоем мы все-таки придвинули шкаф на нужное место.

— Зачем это им нас убивать? — спросил Лелик, слегка придя в себя и повернув к нам малиновое от смеха лицо. — Мы же их кумиры, мы их фавориты и любимчики…

— Уже не любимчики! — выкрикнул Стас. — Сматываться надо!