Остров Русь 2, или Принцесса Леокады

— Здесь у нас проходят соревнования по так называемым гармоничным шахматам, — пояснила принцесса, и мы увидели что-то вроде боксерского ринга. Только вместо мягкого настила тут была мраморная шахматная доска, на которой двое накачанных атлетов по очереди переставляли тяжеленные фигуры. А судья в черном костюме и белом галстуке-бабочке то и дело давал свисток, заставляя игроков возвращать фигуры назад и думать дальше.

— Так ферзи не ходят! — раздраженно восклицал он. — Ферзи ходят прямо или наискосок. А буквой «Г» ходит конь!

— А-а, — степенно соглашался громила и, почесав затылок, перетаскивал фигуру в другое место.

— Это шахматы в тяжелом весе, — пояснила принцесса. — Исконно леокадийская игра. Каждая фигура весит от ста двадцати до двухсот килограммов. В «гармоничные шахматы» могут играть не только очень умные, но и исключительно сильные люди, то есть личности развитые гармонически.

В следующем зале, больше похожем на бальную студию, несколько пар юношей и девушек показали нам завезенное с Веги искусство танцевать на вертикальных поверхностях и на потолке с помощью специальных липких ниточек и паутины из них.

— Так вот где Перископов этому научился! — воскликнул я, когда мне позволили примерить на руки и ноги браслеты, стреляющие мгновенно застывающей вязкой жидкостью, и осторожно пройтись по стене.

Потом мы побывали в «аромаписной галерее». При создании полотен этого синтетического жанра, зародившегося у тау-китян, художник пользуется не только красками, но и бесцветными пахучими растворами. Талантливый аромаписец классической школы достигает того, что настоящий знаток, знакомясь с картиной в абсолютной темноте, может рассказать не только ее сюжет, но и точно указать цветовые оттенки любого мазка.

Нам это сначала показалось какой-то ерундой, но когда Стас правильно унюхал, что на картине изображен стог сена, а я угадал натюрморт из фруктов, мы свое мнение изменили. Все-таки это, наверное, дело привычки и тренировки. Но Леокадия тут же поставила нас в тупик:

— А модернисты, наоборот, — сообщила она нам, — играют на диссонансе между зрительным и ароматическим рядами. Они в другом зале. Посмотрим? Понюхаем?

Мы со Стасом отказались, сославшись на слабую подготовку. Да и вообще, усталость давала о себе знать. С уникальными экспонатами коллекции принцессы мы знакомились все с меньшим интересом, и она это заметила.

— Вот и пришла пора вам отдохнуть, мальчики, — сказала она, входя вместе с нами в очередной зал, похожий на павильон музыкальной студии под высоким стеклянным потолком, над которым в ночи, мерцая огоньками, струились потоки воздушного транспорта. — Отсюда транслируется большинство моих публичных концертов. Давайте выполним один обязательный ритуал, и вас проводят в спальню.

— Какой ритуал? — спросил я, ожидая подвоха. Но все оказалось не так страшно.

— Я должна спеть для вас, — почему-то грустно ответила она.

— Здорово! — воскликнул Стас. — Прямо вживую? И прямо для нас?!

— Да, — подтвердила Леокадия. — Согласно традиции, за нами будут наблюдать зрители. Но я постараюсь забыть об этом и буду петь только для вас.

Что-то тут было не так. У меня возникло такое ощущение, словно она прощается с нами. Принцесса взмахнула рукой, и зал заполнила музыкальная ткань, сотканная из непривычных акварельных звуков с преобладанием какого-то щипкового инструмента.

Принцесса закружилась в медленном, похожем на менуэт, танце и легко воспарила над полом, словно бы став совсем невесомой. Я этот трюк видел и в ее клипах, но был уверен, что это компьютерная графика. Не прекращая танца, Леокадия запела. Ее чистый, почти детский голос завораживал, а мелодия была неуловимой и странной:

Ветер осенний, царь дуновений,
Мир — твой печальный трон.
Помнишь ли, ветер, дол на рассвете,
Лютни прелестный звон?

В небо летели нежные трели,

Вздохи и смех в садах.
Дни и недели длилось веселье,
Но унеслись года
в никуда
без следа.

Ассоциативно иллюстрируя песню, под куполом студии появилось множество таинственных голографических фигур, танцующих вместе с принцессой, они кружились вокруг нее, словно подхваченные вихрем.

Ветер осенний, царь дуновений,
Ты — мой последний друг,
Песней правдивой твой сиротливый
Пусть раздается звук.

Светлым обманом, томным дурманом,

Верой покой смути.
Верой в цветенье, птичье пенье,
В то, что весна в пути,
чтоб прийти,
нас спасти.

Когда она приземлилась перед нами, мы со Стасом, признаюсь, оба застыли в легком ступоре, завороженные ее голосом, пластикой и красотой мелодии. По сравнению с этой все ее земные песенки были просто дешевыми поделками.