Манарбита заковали в цепи, последний раз ему руку пожали и оставили в подвале наедине с камнями холодными да улитками, по ним ползающими.
Настоящие сережки в антенну вставили, иголочку серебряную на место припаяли. Потом вернулись в подвал, и Иван-дурак торжественно главную кнопку нажал.
Учинился тут шум да треск великий, стены мхом обросли, Манарбит в Кащея обратился да и завыл в своих цепях дурным голосом: «Уничтожу! Всех уничтожу! Все уничтожу!» Муми-бластер у Ивана на поясе кладенцом обернулся, только не гнула уже к земле тяжесть его. Вновь силушка богатырская в Иване плясала! И события странные, что накануне случились, словно туманом подернулись. Вроде и помнилось все, но задумываться о том не хотелось. Ну негр, ну богатырь не от рождения, а посредством чародейства. Ну и что? Главное – оптимизм!
– Ура, друзья! Вернулась ко мне силушка! – воскликнул Иван да и оборотился.
За спиной у него кот сидел пушистый, грустно заканчивающий вылизываться, да утка, уже одно яйцо снесшая. Вздохнул Иван, взял своих спутников незадачливых под мышку да и двинулся из замка Кащеева прочь.
На том самом месте, где давеча Смолянин с Кубатаем в зверушек превратились, груз в руках Ивана потяжелел.
– Тормоза! – завопил толмач, обернувшийся вновь человеком. Кубатай выскользнул из рук Ивана, выгнул спину дугой, потом со вздохом поднялся на ноги.
– Что ж, – грустно сказал он. – Большая часть наших приключений закончена. Удивительное, что ни говори, ощущение – котом побыть…
– Ты бы яйца нести попробовал, – огрызнулся толмач. – Такие эмоции – опупеешь!
Но Кубатай его не слушал. Он мечтательно поглядел в небо и непонятно сказал:
– Теперь я лучше буду понимать
– Сфинксов, что ли? – вопросил Смолянин. – Ну и дела! Отважный диверсант Кубатай готов помириться с заклятыми врагами человечества!
Кубатаю явно было на все плевать. Он обнял Ивана за плечи и мечтательно произнес:
– Почему мы не птицы? Почему не летаем? Обернулся бы я голубем сизым да полетел над Русью… Эх… И все бы на меня смотрели, говорили: «Это летит Кубатай. Он настоящий герой! Он летает!»
Ивану от такой лирики стало не по себе. Он отпихнул Кубатая и, чтобы сгладить грубость, сказал:
– Да, мудрец. Герой ты, ничего не скажешь. Тяжко тебе пришлось.
– Ничего, – отмахнулся Кубатай. – Я ведь, если честно, кошек очень даже люблю. И они меня уважают. Стоял я однажды на кочке, ждал рейсового прыгохода… ну, повозки, в общем. И подошел ко мне котенок. Маленький, пушистый, ласковый. Стал об ноги тереться, мяукать. Следом увязался, домой пришел. Уж на что у меня домашние кошек не любили – и то умилились…
– Ты его воспитал, да? – растроганно спросил Иван. Кубатай понурился:
– На улицу выкинул. Через силу, да делать нечего. Мы ведь там, на большой земле, со сфинксами конфликтуем. А они вроде кошек больших. Посуди, как мне, генералу, дома кошку держать? Боевой дух упадет! Выкинул я его. В окно.
– Не беда, кошка всегда на ноги упадет, – утешил его Иван.
– Ты наших домов не видел, – тихо произнес Кубатай. – Ладно, хватит комплексы пережевывать! Мне очень помогло превращение в кота! Теперь я понимаю истоки своего неприязненного отношения к сфинксам. И смогу с ними бороться. Не со сфинксами в смысле, а с истоками.
– Вот и ладно, вот и славненько, – залопотал Иван. – А теперь поспешим, хорошо? Василиса ждет…
– Дело, – заявил толмач. – Только знаешь, Иван, просьба к тебе есть. Я сейчас на пару шагов к Кащееву замку подойду, обернусь уткой да и снесу десяток яичек. А ты потом меня обратно вынеси. И яйца не забудь прихватить. Я вот котомку под них подготовил, сложишь туда. Лады?
К болоту друзья пришли, когда стало вечереть. Кубатай твердо печатал шаг, держа руку на эфесе сабли и глядя вдаль. За ним шел Иван-дурак, размышляя о пережитом. Следом плелся толмач, одной рукой держась за поясницу, а другой придерживая котомку с яйцами. Золото тянуло его к земле-матушке, но он не сдавался.
– Алеша! – завопил Иван в клубящийся испарениями сумрак. – Попович! Друг! Выходь!
Болото молчало. Кубатай почесал затылок и заметил:
– Стоит позвать кикимору. Слух у нее тонкий плюс магические способности. Услышит.
Иван вздохнул. Не хотелось ему с кикиморой коварной общаться, да что поделаешь…
– Лизавета! – крикнул он. – Русалочка болотная! Выплынь-ка на бережок, укажи, где мой дружок!
Тишина.
– Алексей! Алешенька! Дружок! – снова крикнул Иван. И тут болото забулькало, завоняло, образовало длинную цепочку кочек, и до Ивана донесся знакомый голос:
– Да здесь я, угомонись! Как дела? Кащея побили?
– Побили, побили… – прослезился на радостях Иван. – Алеша! Жив!
– Как видишь, – самодовольно заявил Попович, выходя из темноты.
– Отпустила тебя злыдня болотная, – радостно прошептал Иван. – Вот счастье-то!
– Но-но! – посуровел Алеша. – Не ругайся на жену мою будущую! Осерчаю!
– Что? – оторопел Иван.
– Невеста она моя, – отчеканил Алеша. – Сейчас пожиточки соберет да и придет. Повенчаемся мы с ней в Киеве да и заживем припеваючи. Она пусть на жабу и похожа, зато без обмана – и днем, и ночью одинакова.