…Тайными ходами пробирался Иван по дворцу Владимира, натыкаясь то на будуарчик укромный, то на сокровищницу княжецкую, то на скелет, к стене зачем-то прикованный. Наконец кончился ход тайной дверкой. Высунулся Иван в нее – и обомлел. То же трапезная княжецкая! А дверка под самым потолком была устроена, прям над столом пиршественным. Высоко, однако. Страшно прыгать, да и шума не оберешься. А в трапезной народ перепуганный, от страха жующий и пьющий немерено. Владимир сидит мрачнее тучи и на портрет девочки в узорчатых шароварах смотрит задумчиво. А из двери Василиса выходит, ни жива ни мертва, без сережек самоцветных в ушках розовых…
Вздохнул Иван полной грудью и вспомнил Ивана-отца. Вспомнил наказ его – постой за Русь-матушку, вспомнил советы – умей использовать силу. Вспомнил Иван и как в детстве камнями кидался – за десять шагов воробью в глаз попадал… Только велика разница – десять шагов и сто, булыжник увесистый или сережка махонькая.
Но что делать-то – последний шанс у Ивана остался. «Нет! – подумал Иван. – Нет разницы! Разница в моем уме! Вышвырнуть разницу! Нет мне больше от нее пользы!»
И не колеблясь боле выхватил Иван из-за пазухи сережки поддельные, на Василисины как две капли воды похожие, и швырнул их через всю трапезную. Блеснули они в свечном свете да и воткнулись в розовые ушки Василисины.
– Ах! – воскликнула Василиса, соображая, что же произошло. – Ах!
Владимир обернулся, подозрительно посмотрел на нее и широко раскрыл рот. Сережки! Самоцветные сережки с синим камушком болтались в ушках ее.
– Ах! – с новыми силами повторила Василиса. – Ты что это разглядываешь, муженек?
– Сережки твои рассматриваю… – упавшим голосом сказал Владимир. – На месте… Соврал Гапончик…
– Что за портрет в руках у тебя?! – завопила Василиса. – Срамота! Неделя уж, как в мою опочивальню не заглядывал, а на ханскую дочку засмотрелся!
Иван-дурак, наслаждаясь происходящим, подальше высунулся из дверки и не удержал равновесия. С протяжным воплем дурак упал на стол, прямо в жбан с красной икрой.
– Покушение! – радостно завопил Владимир, стремясь уйти от деликатной темы. – Стража!
Из всех углов повыпрыгивали стражнички – половцы, печенеги, кавказцы да татары. Было среди них и несколько русских коллаборационистов.
«Продал Владимир Русь, – грустно подумал Иван. – На пару дней отлучились – а он уже Русь продал…» Но доставать кладенец дурак не спешил. Он гордо выпрямился и сказал:
– Погибаю за землю Русскую, за дело правое…
– Иванушка! – завопил вдруг сидящий за столом Емеля. В богатых одеждах он был почти неузнаваем. – Иванушка! Стража, брысь! То побратим мой!
– Иван-дурак, что ли? – изумился князь, пытаясь разглядеть лицо Ивана сквозь толстый слой икры. – Облизнись!
Иван выполнил приказание.
– Точно. Он, шутник… Ты откуда взялся? И что здесь делаешь?
Оценив ситуацию, Иван ответил сразу на второй вопрос:
– Что делаю? Разве негоже богатырю русскому на княжецком пиру потрапезничать? Новогодье встретить, с побратимом на свадьбе его чарку выпить?
– Гоже, – признал Владимир. – А чего раньше не пришел?
– Русь-матушку защищал, – зловеще сказал Иван. – Только теперь вижу – не там! Надо было тебя, собака-князь, уму-разуму поучить!
Советники ахнули, бояны торопливо заскребли палочками по бересте. Владимир побагровел:
– Как ты меня назвал?
– Собака-князь! – завопил Иван. – Не дорога мне жизнь, раз ты Русь продал!
– Как продал? – поразился Владимир. – За сколько? Кому?
– Кому и за сколько – мне неведомо, – гордо ответил Иван. – А вот как – любому дураку видно! Почему распустил дружину русскую? Почему в караулах одни нехристи стоят?
– Так праздник же, – растерянно объяснил князь. – Рождество да Новогодье! Зазорно русским богатырям в дозорах стоять. Я и нанял разных печенегов, не пожалел казны…
– Ох, дурак я, дурак, – пролепетал Иван, садясь на блюдо с черной икрой. – Чего наделал…
– Помилуй его, Владимир, – прошептала князю Василиса. – Он за Русь переволновался! А что собакой тебя назвал, так все тебя так называют, песик мой ласковый…
Владимир задумался.
– Я тебе разрешу к татарскому хану в гости съездить, – продолжала уламывать князя Василиса.
– Помилуй дурака ради праздника, – поддержал Василису Емеля. – Помилуй, тятя!
Неизвестно, что решил бы князь, но тут двери дубовые распахнулись и в трапезную вошли три богатыря с мечами наголо.
– Милую! – завопил князь. – Ради праздника – всех милую!
– Молодец, собака, – одобрил Илья, суя меч в ножны. – Отдашь Забаву за Добрынюшку?
– Отдам… – грустно сказал Владимир. – Вот ироды…
– А за меня – Марью-искусницу! – решил закрепить успех Иван.
– Машку? Да хоть сейчас! – заржал Владимир, приходя в хорошее расположение духа. – Марья! Пойдешь за Ивана?
– За Ивана? – заколебалась Марья. – Ну, в общем, если хорошенько подумать, вероятно… да. Пойду!
– Иди домой, одевайся в платье подвенечное! – завопил Иван. – Сейчас все вместе и поженимся!
Марья побежала из трапезной. А Иван слез со стола, соскреб с себя пригоршню икры, намазал на кус хлеба, заложил сверху бананчиком и с аппетитом съел.
– Как успехи-то, богатыри? – поинтересовался князь.
– Кащея в цепи заковали! – похвастался Иван. Василиса побледнела, а Владимир недовольно спросил:
– Почему не убили?
– Он же бессмертный, – рассудительно сказал Добрыня. – Ничего, лет сто цепи продержатся.
– Лет сто? Это хорошо. Это по-нашему. – Владимир встал и торжественно объявил:
– Вторая часть киевского бала! Гулянье народное, патриотическое. Стража – вина народу!
И советнички с боянами да летописцы с придворными веселой гурьбой высыпали на улицу. Высыпали и обомлели.
Благодать-то какая! Свечерело, на небе звездочки ясные зажглись. И снежок легонький с безоблачного неба посыпался. Таял, правда, до земли не долетая, потому что тепло было. Но это не беда. Главное, все как положено на Руси в Новогодье: снег, вино, народ веселый, князь добрый.
– Россияне! – крикнул Владимир, обращаясь к народу. Народ притих. – В эту праздничную ночь, – продолжил князь, – пользуясь поводом, хочу поговорить с вами о жизни. Во-первых, в этом году мы разогнали советников, которые нам плохо советовали. Это уже праздник. Во-вторых, набрали новых советников, которые обещали советовать хорошо. В-третьих, хороший урожай бананов и зерновых не позволит простым труженикам умереть с голоду. Во всяком случае, всем сразу не позволит. В-четвертых. Меня часто упрекают, что я не помогаю русичам, которых Кащей в полон увел али басурманы пленили. Сообщаю – басурманы обещали больше пленных не брать, а Кащей под моим чутким руководством весь разгромлен. Много россиян вернутся в этом году домой и несказанно порадуют сограждан. В-пятых, об экономической мощи Руси. В то время как весь мир прозябает в невежестве, нашими чародеями сделаны замечательные открытия: сапоги-скороходы и скатерть-самобранка. И пусть до их постановки на поток дело пока не дошло, я верю: скоро самый нищий крестьянин будет добираться до своего клочка землицы на сапогах-скороходах и полдничать от щедрот скатерти-самобранки. Упрощенные скатерти из холстины, подающие только черный хлеб и водицу, будут выпускаться уже в этом году. Все. С Новогодьем вас и с Рождеством Христовым. Ура. Вопросы будут?
– Князь! – прорезался кто-то самый отважный. – Ты обещал в этом году выйти к народу и крикнуть: «Люб я вам али не люб?» Крикни!
– Крикни! – поддержала толпа.
Владимир помрачнел:
– Это очень трудный для меня вопрос. Я, конечно, обещал, но по здравому размышлению передумал. Не время сейчас кричать! Работать надо! Ура! Вина народу!
– Вина! – закричал народ. И началось гулянье веселое.
Всюду с грохотом взмывали фейерверки, горели огни заморские искорчатые, а пьяненький народ болтался по площади от аттракциона к аттракциону. Кто на ковре-самолете в небо взмывал, кто на сапогах-скороходах в пять секунд вкруг площади обегал, но более всего народу восхищенного толпилось в том месте, где братья Черепановы запускали свой паровоз.
– Запаляй факел! Факел запаляй! – кричал один брат другому, сидящему на огромной железной махине, более всего напоминавшей Емелину печь.
– Погодь! – степенно отвечал тот. – Я еще вентиль не закрутил.
– Так закручивай! – И Черепанов повернулся к людям: – Уважаемая публика! Чудо из чудес! Самодвижущаяся тележка!
Многотонная туша тележки фыркнула и обдала окружающих клубами горячего пара. Народ с криками и визгом отпрянул.
– Кто желает прокатиться?! – надрывался изобретатель. – И всего лишь за пятак! Кто зараз не убоится, повезем еще, за так!
Но желающих не находилось. Пар все сильнее и сильнее бил из-под колес паровоза. И тут из толпы выскочил розовощекий молодец, запрыгнул на железную махину, уселся рядом с трубой и, взмахнув рукой, крикнул:
– Поехали!