Остров Русь (сборник)

Как мы до Красной площади добирались – отдельная история. Целую книжку можно написать. Холмс еще ничего, а вот Ватсон перед каждым фонарным столбом восхищался прогрессом науки, в метро же его чуть инфаркт от радости не хватил. Я проводником работал: куда полечу, туда и идут бедные англичане. Один раз я от воробья увернулся, в кусты спрятался, так Холмс с Ватсоном тоже туда ломанулись! Ужас, одним словом.

А на Красной площади мы поняли, что никакой человек до Стаса добраться не сможет. Всю кремлевскую стену страх-птички облепили, а в воздухе их было столько, что казалось – грозовая туча зависла. Глянул Холмс на это безобразие, покачал головой и сказал мне:

– Ну что ж, милый друг, на вас вся надежда. Пусть ваши… э-э-э… миниатюрные размеры и… э-э-э… быстрые крылья совершат чудо. Летите!

И я полетел. Страх-птицы, к счастью, на меня никакого внимания не обращали. А обычных возле Кремля не было – боялись металлических, наверное.

Кремль – сооружение огромное. Но у меня был надежный ориентир – то здание, возле которого больше всего страх-птиц вилось. Отдохнул я на подоконнике и стал искать форточку. Ни одной открытой! Пришлось лезть сквозь выключенный кондиционер… страшно, между прочим, было. Такое ощущение, словно внутри завода бредешь. Пропеллеры, трубки, провода. Но я все преодолел.

Потому что очень уж мне человеком стать хотелось.

И мне повезло: в огромном зале с увешанными картинами стенами и мозаичным потолком я увидел своего брата.

Стас сидел на самой обычной кухонной табуретке. Был он грустный и мрачный. Медалей и орденов на его костюмчике еще прибавилось. На полу перед ним стоял цветной телевизор с подключенной к нему игровой приставкой «Кенга». Отдыхал от дел небось.

Хотел было я сразу к брату кинуться, но что-то мне не по себе стало. А вдруг Стас теперь такой же противный, как Кащей? Если к его испорченному сочинительством характеру прибавилась еще и магия… ой-ей-ей! И, прилипнув к потолку, я стал наблюдать.

А Стас посидел-посидел, вынул из кармана батончик «Марс», слопал, потом почесал затылок и громовым голосом, напомнившим мне Кащея, крикнул:

– Бамбара-Чуфара! Лорики-Ёрики! Явись передо мной мой военный министр, повелитель страх-птичек, Колька Горнов!

Раздался треск, вспышка, и перед Стасом появился обеденный стол, за которым сидел мальчик лет двенадцати. В одной руке он держал кусок хлеба, в другой – ложку с борщом. Мальчик был угрюмый, остролицый, чем-то сам напоминавший страх-птицу.

– Звал, начальник? – зачем-то поинтересовался Горнов, откладывая надкушенный хлеб.

– Ага. Обедаешь?

– Ага.

Минуту Народный Диктатор и его военный министр молчали. Потом Стас спросил:

– Как в мире? Порядок соблюдается?

– В общем-то да, – уклончиво ответил Горнов. – Но если честно – не очень.

– Давай рассказывай, – оживился Стас. – Детей обижают?

– Да нет, – вздохнул Колька, с тоской поглядывая на остывающий борщ. – Дети друг друга обижают. Подерутся – и давай звать страх-птичек! Те – налетят и метелят друг друга… ну и драчунам достается. Поголовье птичье падает!

– А что делать? – растерялся брат.

– А я не знаю. Воспитывать, наверное…

Стас взмахнул рукой, и Колька Горнов вместе со своим обедом исчез. А Народный Диктатор грозно повелел:

– Чуфара-Бамбара! Скорики-Морики! Явись передо мной мой министр пропаганды, Андрэ Николя!

Николя, наверное, был французом. Говорил ли он по-русски, я так и не узнал. И вот почему. Появился он, стоя на полу на четвереньках и играя двумя модельками машинок. Перемену обстановки Андрэ заметил не сразу и еще с полминуты энергично шумел, гудел и бибикал. Да и немудрено – было ему лет восемь.

– Андрэ! – завопил оскорбленный в лучших помыслах Стас. Николя поднял голову и сморщился, готовясь заплакать. – Не надо, не надо! – сразу замахал руками Стас, и министр пропаганды исчез. Видать, достали Стаса детские слезы.

Теперь Стас был уже мрачен, как безлунная ночь в глухом лесу. Он встал, хлопнул в ладоши и зловеще прошипел:

– Лелики-Болики! Мурики-Жмурики! Явись передо мной мой Тайный Советник, писатель Игорь Петрович Решилов!

И по глазам такой свет ударил, а грохнуло так сильно, что я чуть не свалился.

Вот, значит, как Стас дошел до жизни такой! Самого фантаста Решилова в советники взял!

Решилов оказался грузным, довольно-таки пожилым мужчиной с суровым лицом. Он появился вместе с письменным столом, на котором стояла пишущая машинка. Стас вызвал его к себе во время работы, и Игорь Петрович был так увлечен, что, подобно маленькому Андрэ, не сразу заметил диктатора. Смотрел перед собой и молотил по клавишам – «тюк-тюк», «тюк-тюк»…

– Что это вы все время тюкаете? – строго спросил Стас.

– Что значит «тюкаю»? – слегка обиделся Решилов.

– Как ни вызову вас, а вы все печатаете… – сменил тон Стас.

– Книжку дописываю, – по-прежнему дуясь, пожал плечами Решилов. – «Черный кубик капитана Джонсона».

Стас быстренько подошел к писателю и сказал, легко перейдя на «ты»:

– Ты очень обиделся? Пожалуйста… Ну, пожалуйста-пожалуйста, извини меня. Ладно?

Решилов обмяк, потеплел лицом, взъерошил Стасу волосы и на мгновение взял его за бока – словно собирался зачем-то приподнять. Но передумал.

– Что случилось-то, Стасик? – осторожно спросил он.

Брат мой потупил глаза. Поковырял носком кожаного ботинка паркетный пол. Сказал:

– Игорь Петрович, ну почему у нас ничего не получается, а? Министр пропаганды… такой хороший пацан, но от работы отвлекается. Военный министр уже на все рукой махнул. Мол, не справимся. Разве что Ян Юа, министр капитальной пропаганды, старается. Во всех столицах, включая Ашхабад и Панаму, мои бронзовые скульптуры со страх-птицей на плече поставил. И Сережка Бережной молодец, не подводит…

– Сережка? – заинтересовался Решилов.

– Ну, министр экономики, пятиклассник, романтичный такой… Уже три новые фабрики шоколада под его руководством построили!

– Молодец… – приятно улыбнулся Решилов. – Познакомь, ладно?

– Познакомлю, – кивнул Стас. – Так что делать, а? Я всю власть детям передал – а они дурака валяют! Не слушаются, дерутся, страх-птичек на обидчиков натравливают, школу прогуливают, родителям грубят, курят, пиво пьют…

Стас долго бы мог перечислять детские прегрешения, но тут Решилов со вздохом его прервал:

– Малыш мой… Трудно детям управлять миром. Не могут они этого, если уж начистоту!

Народный Диктатор подскочил на табуретке. И возмущенно заорал:

– Так что ж вы врали?!

– Я? – поразился Решилов.

– Вы! В книжках своих писали, что дети лучше взрослых! Что если б они миром руководили, они бы все путем устроили! Что дети с детьми не воюют, что они за правду, за светлое будущее!

– Да, в основном так, – начал оправдываться Решилов. – Но отдельные несознательные хулиганы…

– Отдельные? – Стас уже кипел. – Я с самого детства, как прочитал ваши книжки, хороших детей искал! Таких же, как я, хороших! А они не находились! Нигде! Может, их и нет, а?

Решилов изменился в лице. Протянул руку к Стасу, собираясь что-то сказать. Но Стас крикнул: «Обратно!»

И Решилов исчез.

Стас прижал ладошки к лицу, словно заплакать собирался. Но передумал. Прошелся взад-вперед, прошептал:

– Хоть бы Костя со мной был…

Мое маленькое мушиное сердце радостно забилось. Нет, Стас меня не забыл! Помнит, скучает! А он тем временем начал говорить еще одно заклинание, явно самое мощное и страшное:

– Чуфара-Чуфара! Ёрики-Ёрики! Лорики-Лорики! Жмурики-Жмурики! Возникни передо мной, мой старший брат Костя!

Белое сияние заполнило весь огромный зал, пахнуло озоном, засвистело, защелкало, и…

И перед Стасом оказался я . Один в один, не подкопаешься! В школьной форме, с сумкой в руках.

– Кто ты такой? – осторожно и почему-то устало спросил Стас.

– Я твой старший брат Костя, – грустно ответил двойник-самозванец.

– А зачем ты здесь? – чуть оживившись, продолжил Стас.

– Готов служить и выполнять твои приказания! – деревянным голосом сообщил лже-Костя.

Стас вздохнул. Сказал:

– Значит, подделка. Как прежние – в Антарктиду. Явишься к командиру сороковой пятерки, Косте-сто девяносто шестому. Скажешь – я послал. Будете лыжную базу строить.

– Слушаюсь! – радостно завопил мой двойник. Ужасное, скажу вам, зрелище – видеть себя, да еще таким придурком, со стороны.

– Отправляйся, – велел Стас, и мой двойник исчез. А Стас, снова сев на табуретку, забормотал:

– Искать его в Конан Дойле времени нет, дел по горло. А был бы он тут, я бы просто сказал: «Бамбара-Чуфара! Скорики-Морики! Стань, муха, обратно Костей!»…

Тут я почувствовал, как мои крылья втягиваются в спину, руки-ноги и все остальное – растут, зал уменьшается, а пол приближается. Падал я, короче! Трудно держаться за потолок человеческими пальцами.

Глава шестая,

где Стас делает вид, что он крутой, я с Холмсом и Ватсоном еду на принудительную экскурсию, а Кубатай, Смолянин и Орлик выступают в цирке, что едва не кончается революцией

(Рассказывает снова Костя)

Ударился я об пол. Не так чтоб уж сильно, но неприятно. А Стас, вылупив глаза, спросил:

– Ты кто?

– Твой старший брат Костя! – слегка опупев от превращения, сказал я. Стас сразу поскучнел и начал:

– Подделка… Как прежние – в Антар…

– Пошел ты на фиг! – завопил я. – Хватит, намерзся! Да и книжки мы все спалили!

Стас очумел. Потрогал меня за руку, потом неуверенно обнял и спросил:

– Костя… Это ты, что ли?

– А то кто? – огрызнулся я. – Мы все сюда добрались…

И я коротко рассказал, как скитался по Лондону, как меня нашли, как мы отправились спасать Стаса и что бедные ДЗР-овцы теперь в цирке.

– Чего меня спасать-то? – усмехнулся Стас. – Видал, как лихо я живу? В Кремле! Народный Диктатор Земли! Все меня любят!

– А Решилову чего плакался? – полюбопытствовал я. Стас помрачнел:

– Видел, да? Шпионил?

– Видел, – слегка испугавшись, ответил я. – Слушай, а что за двойников ты творил?

– А, двойников… – Стас поскучнел.

Оказалось, что, вернувшись (домой, как он думал), мой брат решил меня спасти. И приказал: «Возникни передо мной, мой старший брат Костя!» Однако оказалось, что из мира в мир заклинания не действуют. И я не перенесся из холмсовского Лондона в Стаськину Москву. Зато возник мой двойник. С виду – один в один. А на деле – тупой как бревно, робот, одним словом.

– Ты не думай, – добавил Стас. – Были и ничего… почти как ты! Вот Костя-сорок третий… или двести шестнадцатый. Тормознутые, но наглые.

– А зачем ты их в Антарктиду посылаешь?

– Лыжную базу строить. Не пропадать же добру!

Я поежился. Спросил:

– Писателем ты еще не раздумал стать?

– Нет… А откуда ты знаешь?! – И он так на меня глянул, что я понял: со Стасом теперь лучше не спорить. И не задевать. А то снова превратит или назначит директором лыжной базы в Антарктиде.

– Что, думаешь, я плохо все сделал? – наседал Стас. Медали на его курточке угрожающе позвякивали. – Думаешь, я неумеха? Волшебник-недоучка?

Остатки достоинства не дали мне соврать:

– Не знаю.

– Ладно, сам увидишь, – внезапно успокоился Стас. Наморщил лоб и велел: – Холмса и Ватсона сюда, Ёрики-Морики!

Рядом с нами возникли англичане.

– Привет, – бросил им Стас. – Сейчас я вас на экскурсию отправлю. По моей Москве. А то дел невпроворот. Вернетесь – побеседуем.

– Стас, а как Кубатай со Смолянином? – попытался я пробудить в нем лучшие чувства. Лицо брата дрогнуло.

– Ну… вы за ними заедьте в цирк… покатайтесь вместе. Недосуг мне!

Я сначала удивился: Стасу и не до Кубатая! А потом понял, что Стас боится Кубатаевых упреков – такого тут наворотил. А еще через секунду нас куда-то потащило…