Остров Русь (сборник)

Сидел за решеткой в темнице сырой, страдая с похмелья, дурак молодой. Ох и муторно же ему было! Друзей не спас, а еще хуже подставил. Сам в немилость попал. Царевну обидел, князя оскорбил. Опохмелиться нечем.

– Эй, дурак, передача тебе. – Маленькое окошечко в железной двери камеры открылось, и разукрашенный синяками стражник протянул Ивану бутыль и огромный каравай. – Девка твоя, Марья-искусница, передала. Я отпил пару глоточков, ты уж не серчай.

Иван посмотрел на бутыль.

– Глоточки-то у тебя богатырские. Как глотнешь – четвертушечка, присосешься – поллитровочка… Что, у меня и прав никаких нет?

– Как нет? Есть. Чай, у нас Русь, а не дикая страна половецкая. Есть у тебя право сохранять постное лицо, есть право кричать благим матом, есть право на один звонок.

– Насчет лица и насчет мата я понял. А вот насчет звонка…

Стражник молча просунул в окошечко коровий колокольчик. Иван в сердцах плюнул, но правом воспользовался. Полегчало. Сел в углу темницы на чугунную богатырскую парашу и откупорил бутыль. После нескольких глотков почувствовал, что сил прибавилось, а в голове просветлело.

– Ох Марьюшка, ох уважила, – нежно прошептал он, лаская бутыль. – И закусочку не забыла…

Он разломил каравай и с удивлением уставился на выпавшую оттуда грамотку.

– Неспроста, – прошептал дурак. – Или спроста? Хорошо, что я азбуке обучен.

Развернув бересту, Иван прочел:

Миленочек! Сразу два горя у меня. Дядька Черномор в ванне утонул, а тебя пес В. в тюрьму засадил. Первому горю не помочь, а со вторым справимся.

В каравае спрятаны вещи хитромудрые, что бежать тебе помогут. Во-первых – пилка-самопилка, во-вторых – лесенка-чудесенка, ну а в-третьих – лом-самолом. К ним в придачу – кепка-невидимка. Дружок твой, Емеля, с ейной помощью гнева княжецкого избег, у меня под кроватью спрятался. Друг твой – такой затейник, за тебя горой стоит.

Да учти, милый, вещам мудреным надо в стихах приказывать, иначе не понимают. Ты уж постарайся. Как убежишь, приходи ко мне.

Твоя М.

Заинтригованный Иван растребушил каравай и нашел: маленькую пилку, вроде тех, какими модницы ноготки полируют, изящный медный ломик в кожаном чехле и маленькую бамбуковую лесенку. Кепку-невидимку, как ни искал, найти не смог. Видать, уж больно невидима была.

Бережно подобрав и съев все хлебные крошки, не от голода, а от высоких моральных устоев, Иван задумался. Как же пустить в дело хитрую снасть? И как ей приказывать?

Но не зря Иван-дурак с боянами общался. Смекнул, что любой дурак может сладко петь, коль нужда заставит. Откашлявшись, Иван приказал:

Ну-ка, пилка-самопилка,

Что моя прислала милка!

Пилка встрепенулась.

Из неволи выручай,

Дырку быстро проточай!

Презрительно фыркнув, пилка улеглась на место. Видать, не те слова дурак сказал. Но Иван не сдавался:

Пилка, встань передо мной,

Словно лист перед травой!

Встала.

Проточи-ка стену, пилка,

Чтоб остались лишь опилки!

Пилка метнулась к стене темницы и с визгом принялась ее распиливать. Летело каменное крошево, дурак на радостях бил в ладоши. Наконец в стене образовалась порядочная дыра, в которую Иван и протиснулся.

– Ну хорошо, – озадаченно сказал он, оглядевшись. – И что же я буду делать в соседней камере?

Иван действительно попал в соседнюю камеру. Темно в ней было, хоть глаз выколи. Ох, точнее надо было указывать пилке задание! А она тем временем не унималась, а все точила и точила камень. Видать, пока все не разгрызет, как приказано, в опилки, не остановится.

– Дурак я, дурак… – простонал Иван.

– Иванушка! – прогремел троекратный вопль, и из темных углов бросились к нему друзья – Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович! Они-то и сидели в соседней камере!