Остров Сахалин

Шагать становилось все труднее. Макинтош сделался тяжел и неподвижен, он давил на плечи и на шею и немного поддушивал. Первое время я еще пыталась помочь Артему и забирала у него Ерша, однако и небольшой по весу Ерш давался к переносу с трудом. Но я старалась, хотела, чтобы Артем хоть немного передохнул; ему это, конечно, не нравилось, но он не спорил. Однако чем дальше мы продвигались к югу, тем меньше оставалось сил. В ботинки набралась вода и песок, и эта смесь, несмотря на мои особые носки, стерла ноги; сначала я чувствовала боль от соленой воды, потом и эту боль не чувствовала.

Скоро у меня заскрипели и захрустели колени. Хотелось пить. У нас оставалось еще молоко, но Артем сказал, что его следует поберечь до вечера.

Последний час я хотела умереть и шагала только потому… Не знаю толком, почему я шагала. Наверное, потому что не хотела, чтобы Артем видел меня мертвой – мертвый человек выглядит уродливо и жалко, я это знала. Если бы Артем погиб, я не стала бы мучиться. Но он не умирал.

Хотя нет, нет. Ведь есть еще Ерш. Что бы он делал, если бы все вокруг умерли? К тому же помучиться всегда лучше, мучения, кажется, полезны.

Потом мы увидели трубу над берегом, и Артем сказал, что это, наверное, Горнозаводск. Он был тут однажды, года четыре назад. Тогда сухогруз, перевозивший партию каторжных, наткнулся в темноте на патрульный катер и затонул, каторжные сумели вырваться на свободу и доплыть до берега. Артема и других Прикованных к багру вызывали сюда собирать их по сопкам.

– Неплохо здесь, – сказал Артем. – Неплохо…

По толпе носителей прокатилась судорога, их качнуло сначала к сопкам, а потом обратной волной, к воде. Пришлось зайти по пояс. На такой глубине волны уже покачивали.

– Забавно, – усмехнулся Артем. – Как ты думаешь, а если бы дождь? Вот если бы сейчас начался дождь, что бы они стали делать?

Действительно. Это ведь так просто. Дождь.

– Они бы прятались, – ответила я. – МОБ – это вирус цивилизации, носители бы отыскали себе крышу.

– Но здесь крыши нет, – сказал Артем. – Здесь только простор, деревьев и то нет, куда спрячешься?

– Нам не повезло, – усмехнулась я. – Дождя нет.

В то лето не шли дожди. Отец всегда говорил, что после жаркого лета приходит особенно злая зима.

К вечеру наше продвижение вдоль берега прекратилось, в большей степени из-за усталости, а еще из-за того, что ноги мои как бы одеревенели, утратив подвижность в голеностопе; ниже колен у меня образовались словно две деревянные ходули, которые с каждым шагом втыкались в песок. Ерш тоже едва шагал. Артем старался.

К вечеру мы выбрели к отмели, составившейся из неимоверного количества ржавых железных бочек; отмель эта уходила далеко в море и перегораживала нам путь, попытка же пробраться через бочки не увенчалась успехом – мы то и дело проваливались сквозь их рыжие бока и царапались об острые края, что само по себе было опасно. На сушу выйти мы также не могли, поскольку бочки создали на берегу затор, возле которого скопилось значительное количество носителей.

Примерно в полукилометре от берега виднелся буксир, севший на мель, ночевать на бочках не хотелось, и мы поплыли к буксиру, рассчитывая найти убежище там.

Буксир сидел на камнях, и эти пятьсот метров, несмотря на бутылки, дались нелегко. Я нахлебалась воды, утопила пистолет и едва не поймала судорогу на ногу и последние десятки метров почти не могла двигаться. Артем дотянул до буксира Ерша, потом вернулся, и мы вместе достигли корабля. Артем втащил меня на палубу, я попробовала встать и не смогла. Ноги испортились. Они распухли в ботинках, сами ботинки не снимались, да и опасалась я их снимать, мне не хотелось увидеть ступни, стертые до костей, слезшую лоскутами кожу, распухшие суставы. Я знала, что в такой ситуации снимать обувь опасно: снимешь – обратно надеть не получится.

Но Артем велел снимать. То есть срезать. Он распустил шнурки и разрезал ботинки спереди, так что я смогла их стряхнуть. Ноги мои действительно пришли в то состояние, которого я и опасалась: съехавшая кожа, кровоточащее мясо. В раны во множестве забился песок и шерсть от развалившихся носков, Артем набрал в бутылку воды и принялся промывать.

Было больно.

И ноги действительно распухли настолько, что я, как и предполагала, не могла на них наступить, так что передвигаться по палубе буксира приходилось на коленях.

Артем объявил, что нужно отдохнуть и набраться сил, он достал из рюкзака по банке шоколадного молока. В этот раз я не обращала внимания на аспириновый привкус, а чувствовала лишь шоколад и концентрированное молоко, от него кружилась голова.