Остров Сахалин

Макинтош намок и стал совершенно неподъемен, я удивилась, как смогла добраться в нем до корабля, развесила его на борту и решила произвести инспекцию карманов, избавиться от ненужного и тяжелого. Ненужного, впрочем, оказалось не так много. Выкинула фонарик – куда светить? Нашла пустой пузырек, в который я еще дома хотела набрать сахалинской земли, забыла; его я выкидывать не стала, оставила, землю набрать еще успею. Нашла универсальный ножичек, незаменимый инструмент, с помощью которого можно разводить огонь и резать колючую проволоку и который мне ни разу не пригодился. Нож не весил много, но я подумала, что у Артема нож есть. Непромокаемая плоская банка с письмами, она нашлась не в сумке, а здесь, в макинтоше, во внутреннем кармане. Банка легкая и не очень большая, ее я оставила. Продолговатый кусок полированного олова, чуть длиннее ладони, если взять в руку кусок воска и несильно его сжать. Я смотрела на него и никак не могла понять, что это и откуда.

– Забавно, – сказал Артем. – Можно?

Я кинула кусок металла ему.

Артем разглядывал его долго и с каким-то печальным интересом.

– Я видел его. – Артем потер металл ладонями, понюхал. – Пару раз. Недалеко от нас жил старый каторжник, у него была дробина, он говорил, что настоящая, чистая, из топливного катализатора. Второй был размером с горошину, Чек выиграл его в карты у матроса с заправлявшегося миноносца. Потом мы обменяли эту горошину на пять мешков риса. Продешевили. А тут… Откуда он у тебя?

– Олово-то? Не знаю. Завалилось где-то, а где… Да мало ли…

– Это не олово, это рений, – сказал Артем. – Кусок рения, на который можно купить…

Артем подбросил кусок, поймал его.

– Не знаю, что можно купить. Много что.

Артем вернул мне металл. Рений. Как он очутился у меня в кармане…

Итуруп. Экклесия. Патэрен Павел, я вспомнила. Миллиард лет назад. Он обнял меня перед расставанием и, видимо, в это время сунул мне в карман этот кусок. Я пыталась понять, зачем он это сделал, но к этому моменту я уже ничего не соображала. Рений. На этот кусок можно купить… Дом, и землю, и воздух, я думаю, за рений можно купить и воздух, и чтобы на участке росли четыре сосны, и ими пахло всегда, там; а здесь он совершенно не нужен. Здесь не нужна звездная медь.

Я шагнула к борту, вытянула руку, разжала пальцы. Он ушел в воду совершенно бесшумно, без всплеска, втянулся в поверхность, словно сам состоял из воды, тяжелая-тяжелая капля. Артем спросил:

– Зачем?

– Глупо? – спросила в ответ я.

Артем не ответил. Мы стали укладываться спать, хотя укладываться особо было нечего, поскольку на буксире не сохранилось ничего, чтобы разместиться по-человечески; мы устроились на палубе, каждый завернувшись в свое – я в макинтош, а Артем и Ерш в куртки.

Ветер ночью дул теплый, не сильно гнал воду, в море что-то шевелилось и фыркало, как вблизи от нас, так и вдали, в глубине пролива, я думала на сивучей, выходивших на ночную охоту, а может, киты, а может, левиафаны уходили дальше к северу, под их тоскливые песни я и уснула.

Мне снились сахалинские сны, удивительно прозрачные и солнечные, много травы, а за ней тропинка к реке, сверкает на солнце вода, и я ступила на эту тропинку…

Но идти не смогла. Потому что ноги взорвались.

Я вздрогнула и проснулась.

Ноги. Я спала босиком, чтобы поверх ран заветрилась хоть какая-то кожа, и она на самом деле наросла, только вот боль с поверхности пробралась вглубь, к хрящам. Воспаление. Ноги дергало. С каждым сокращением сердца в ступнях вспыхивала боль. С каждой вспышкой в голове лопались искры. Их становилось все больше, и скоро я не различала, где искры, а где звезды на небе.

Рядом возник Ерш, загородил все звезды. Он был без шапки, и его волосы блестели в лунном свете, словно на самом деле их отлили из серебра. И глаза светились, переливались разными цветами – то полыхая неприятно красным, то успокаиваясь голубым, а иногда отдавая таким же, как волосы, серебром.

Ерш смотрел на мои ноги. А потом вдруг сунул руки в карман куртки и достал пригоршню чего-то темного и вязкого, приложил к моей ступне и стал мазать.

Вазелин. Тот самый, технический, с перевернутой машины, он в нем еще руки держал, ему нравилось… Ага, ему нравилось держать руки в вазелине, и он забил им карманы куртки, а карманы в ней наверняка влагонепроницаемые, вот весь вазелин и сохранился. Не знаю отчего, но вдруг стало легче. Вазелин помогал. Он обволок мои ноги, и постепенно я стала ощущать, как боль ослабевает.

Ерш лег обратно на палубу, закутался в куртку, сунул руки в карманы и стал спать. Я лежала, стараясь не шевелиться, чтобы не стереть вазелин. Искры, вертящиеся перед глазами, постепенно исчезали, и я смотрела на созвездия, а звездные звери глядели на меня.

Скоро прошло и дерганье, капкан, сдавливавший ступни, отпустил, и я попробовала встать, но, конечно, не получилось – от пяток до пальцев в мясо тут же вонзились иглы, так что я завалилась на бок и решила до утра не подниматься.

Некоторое время я еще прислушивалась к морю и к берегу, но потом усталость опять взяла свое.

Но в этот раз хорошие сны ко мне не заглядывали.