Остров Сахалин

Еси торгует обувью, снятой с мертвецов. Сам он уверяет, что обувь новая, что ее шьют здесь же из местного сырья, приносимого айну, но Артем, разбирающийся в мертвецах как мало кто в них разбирается, заметил, что ботинки эти хоть и самодельные, но составленные из разных частей старой обуви; скорее всего, сюда тайно привозят обувь и одежду, снятую с трупов, и перешивают на новый лад, во всяком случае, людей, одетых сносно, в Александровске гораздо больше, чем в других городах префектуры Карафуто.

Кроме обуви Еси, по-видимому, промышляет самогоном, который варит из прелой листвы; во всяком случае, Артем опознал в нем самогонщика по дрожащим пальцам и нездоровому цвету лица; впрочем, на предложение достать немного самогона на пробу Еси сделал вид, что не понял, и предложил купить непромокаемые ботинки из нерпичьей кожи или сходить погулять к Трем Братьям, не к тюрьме, разумеется, но к скалам, тут недалеко. Вот мы и пошли.

Мы шагали по набережной, налетающий с моря ветер улучшал мое настроение, Артем же чувствовал себя неуверенно, видимо, его несколько дезориентировало отсутствие привычной угрозы. Набережная Александровска была заполнена многочисленными людьми и представляла собой вытянутый рынок, где сбывали преимущественно товары местных кустарей, в большей степени обувь. Немало встречалось торговцев едой, в основном мидиями, жаренными на проволоке, и миногой в тесте. Еси уверял, что мидии и минога садковые, однако Артем отговорил меня от пробы. Впрочем, аппетита у меня все равно не было. Отчасти из-за волнения от предстоящего посещения «Трех братьев», отчасти из-за того, что прибрежная зона Александровска изобиловала нищими, попрошайками, калеками и убогими людьми, один вид которых мог надолго отбить любой аппетит. В некоторых местах вдоль набережной в канавах прел зловонный мусор, издавая горький, вызывавший тошноту после первого нечаянного вдоха дым. Иногда морской ветер подхватывал и приносил вонь от куч отбросов, гниющих вдоль линии прибоя. Иногда перед нами останавливался прокаженный, обдавал кислым запахом мокнущей кожи и выставлял перед собой больные, гниющие руки. Иногда мы вступали в полосу тяжелого спиртового духа, и я догадывалась, что мимо проходил тайный самогонщик, впрочем, опознать его в толпе не представлялось возможным.

От дома Еси до тюрьмы не больше часа ходьбы; как я уже говорила, смотреть в Александровске нечего, и, если бы не тюрьма, проделывать столь продолжительное путешествие в отдаленную часть острова я смысла не видела. Единственной вещью, удивившей меня в Александровске, стали тротуары, собранные из досок и поддерживаемые в весьма приличном состоянии; тротуары эти проходили по всему городу, опутывая его точно сетью, и, судя по всему, являлись не результатом целенаправленной деятельности по облагораживанию городского хозяйства, а следствием активности самого населения.

Мы передвигались по этим скрипящим тротуарам, и Еси, не забывая почтительно держаться поодаль, рассказывал про то, как он попал на остров, причем, не стесняясь, врал про то, что он сам ни в чем не виноват, а угодил в каторгу «по обмену»; свой срок за убийство он отбывал якобы вместо одного юноши из хорошей семьи, от ревности зарезавшего свою подругу, и якобы отец этого юноши предложил семье Еси хорошую ренту, и Еси вызвался нести наказание. Поэтому, отбыв всего двенадцать лет из положенных ему пятнадцати, он вышел в поселенцы и имеет теперь собственный дом и слывет здесь уважаемым человеком.

Артем с улыбкой говорил мне по-русски, что Еси снова врет. Что многие каторжные, совершившие преступления по глупости или сгоряча, рассказывают такие истории – им стыдно, что из-за ничтожных причин они очутились на Сахалине, потому что, по мнению самих каторжных, на остров может попасть либо человек очень невезучий, либо дурак, либо китаец. Поселенцы любят придумывать про себя жалостливые истории, но если вы спросите настоящего преступника, хотя бы из Прикованных к ведру, то, скорее всего, получите прямой и честный ответ: прибыл на остров, потому что злодей и душегуб.

Возле моста через Александровку, который, видимо, выполняет роль культурного средоточия, расположены все некаторжные достопримечательности города: коллекция якорей, снятых с выброшенных на берег или затопленных судов, и клетка, в которой содержится негр. Кстати, о том, что Александровск – город с благосостоянием, говорит и тот факт, что негр, заключенный в позорную клетку, выглядит упитанно и даже лоснится. По всему видно, что александровцы живут достаточно, а оттого спокойнее в своих страстях, чем в том же Холмске.

По словам одного из каторжных, встреченных нами у моста и согласившегося ответить на вопросы, «этого негра давно не убиваем, он умеет веселить». И действительно, едва мы приблизились к клетке, американец, поощряемый мелкой подачкой одного из проходящих китайцев, довольно убедительно изобразил обезьяну.