Остров Сахалин

Артем начал сдавать, я удивлялась, как это не случилось раньше, – я, проходившая практику в лечебнице при медицинском факультете, примерно представляла, к чему приводит длительное и систематическое недоедание и отсутствие витаминов. Сначала Артем замедлил шаг и приотстал, и я тоже незаметно снизила шаг, затем у Артема сбилось дыхание, он стал дышать туго и с хрипом, а я все старалась не оглянуться, мне не хотелось его смущать. И все закончилось так, как и должно было закончиться, – Артем упал. Нет, он не потерял сознание, просто упал лицом в землю, почти сразу попробовал подняться, но тут уж я схватила его за рюкзак и оттащила к ближайшему дереву, а он все пытался и пытался, пришлось на него прикрикнуть, чтобы он не дергался. Артему было, кажется, стыдно – он старался не смотреть в мою сторону, думал, что я его жалею. Но я его не жалела, я не видела ничего зазорного в такой слабости, напротив, я восхищалась его выносливостью. Для таких случаев имелся критический пакет – я сняла с плеча сумку с необходимыми вещами, достала из нее банку с шоколадом; вытащила две порционных плитки, примерно полтысячи килокалорий.

– Это что? – спросил он. – Гематоген?

– Жуй, – велела я. – Это лекарство. Прочищает мозги. Лучшее средство из личных запасов Его Императорского Величества. Выдается подводникам, экипажам миноносцев и паладинам гвардии.

Реакция на шоколад оказалась… странной. Я не ожидала, что так получится, – Артем откусил от плитки, как от горбушки, и принялся жевать с невозмутимым видом, точно он ел не шоколад, а хлеб, приготовленный из грубой овсяной муки. А потом заснул.

Вот так взял и заснул. Я испугалась, что он упал в обморок от перенапряжения, но он просто заснул, сидя у дерева, то есть сначала сидя, а потом, съехав затылком по коре, улегся на мох. Я не решилась его будить, и сон Артема продолжался и продолжался, он улыбался внутри этого сна и, кажется, был счастлив. Весьма странно – я никогда не встречала подобных последствий; не оставалось ничего, кроме как сесть рядом, смотреть и ждать.

Артем проспал два с половиной часа, за это время я успела подумать о разном, в основном о будущем. Это моя работа – думать о будущем, полевая футурология. «Конфликт как регулятор опережающего развития» – моя работа, и основные вопросы в ней посвящены столкновению, периодически возникающему между будущим и настоящим. Здесь нет никакой метафизики, но механизм взаимодействия достаточно сложный и неочевидный. На первый взгляд может предполагаться присутствие некоего фактора, лежащего вне причинно-следственных связей и физических законов. Когда технологическое развитие человечества начинает значительно опережать развитие нравственное, возникает некая волна – синергия, резонанс между негативными эффектами в экономике, общественными ожиданиями и обострением социальных конфликтов, этический тупик, явление, неизбежно заканчивающееся планетарной катастрофой. Профессор Ода сравнивает это с деревом, которое сбрасывает лишние листья, чтобы не погибнуть в морозы, волна, отразившись от неприступных бастионов грядущего, смывает с поля истории все лишнее, всё, что может помешать реализации этого будущего. Будущее, чтобы состояться, должно отрицать прошлое. То есть настоящее для нас. И задача практикующего футуролога – определить векторы вторжения грядущего, противостоять им и направлять в нужную сторону. По мере сил.

Это звучит несколько лирически, однако работы профессора доказали, что будущее способно воздействовать на прошлое, хотя бы в силу того, что в настоящем глубоко укоренены ростки этого будущего. Собственно, идея посетить Сахалин возникла в ходе обсуждения с профессором проблемы футурошока второго порядка; профессор полагал, что Империя, допуская существование префектуры Карафуто и нечеловеческих порядков, царящих в ней, входит в определенный этический резонанс, и новый конфликт с будущим неизбежен. И если предыдущее столкновение уничтожило весь мир, то новое столкновение может окончательно отбросить остатки человечества в каменный век.

Разумеется, Сахалин не являлся решающим фактором в приближающемся столкновении, однако, по мнению Ода, он мог вполне стать катализатором катастрофы. Поскольку сам профессор пребывал уже в преклонных годах, страдал диабетом и ревматизмом и посетить Сахалин никак не мог, вызвалась я. Кроме того, у меня имелись и личные причины – по неким данным, на Сахалине до сих пор находилось несколько русских семей, и я рассчитывала с ними встретиться; будучи русской по материнской линии, я никогда не видела других русских и русскую речь слышала лишь от матери и от бабушки. Я не испытывала глубоких этнических чувств, интерес у меня скорее исследовательский и этнографический, на территории островной Японии, если доверять последней переписи, русских не проживало.