Остров Сахалин

Это был распадок между двумя сопками, широкое место, мы смотрели на него сверху, скрываясь за зеленью. Я видела шалаши, сложенные из веток, хвои и шкур, между ними суетились люди. У меня очень замерзли руки. И нос. Артем, пригибаясь, стал обходить лагерь слева, а я отправилась по правой стороне. Здесь меньше кустов и больше камней, и мне было легче оставаться незамеченной. Кричали женщины, которых избивали каторжники. Избивали, пинали ногами, колотили руками, таскали за волосы. Я узнала из всей этой банды двоих. Над трупом бородатого старика склонился убийца Дзюнтай, он занимался тем, что с помощью большого ножа нетерпеливо срезал с человека кожаную куртку; снять куртку у него не получалось, он то и дело взвизгивал и со злобой втыкал лезвие в тело. Несколько мужчин висели, привязанными к деревьям, вверх ногами, возле них с кривым, очень похожим на серп ножом прохаживался поэт и инсургент Сиро Синкай. Привязанные к деревьям айну были еще живы, они кричали, извивались, стараясь вырваться, их лица покраснели от прилившей крови. Вдруг Синкай взмахнул серпом и перерезал одному айну горло. Его удар оказался так силен, что лезвие практически отсекло голову. Я хотела выстрелить в Синкая, но он не стоял на месте – нетерпеливо ходил вдоль подвешенных, выбирая, кого бы убить еще, я же попасть в подвижную мишень с одного выстрела не надеялась. Мы договорились с Артемом, что первым нападет он, а я буду прикрывать его из кустов, но этого не случилось, Дзюнтай перехватил нож и стал отпиливать голову трупу, Синкай же примерялся к очередному повешенному айну, а айнские женщины, избиваемые каторжными, кричали все безнадежнее.

А потом к Дзюнтаю подошел ребенок. Это точно был ребенок – невысокий, одетый в лохмотья, он, кажется, плакал и попробовал оттащить каторжного от тела старика, но Дзюнтай уже отпилил голову и с хохотом вручил ее ребенку. Тут я выстрелила. От меня до Дзюнтая было не меньше ста шагов, обычно на таком расстоянии я выбиваю семьдесят из ста. В этот раз я попала точно в цель. Я тренировалась на обычных деревянных поленьях, расставленных на полянке за нашим домом, отец говорил, что тренироваться надо на них и ни в коем случае не на мишенях – мишени развивают спортивную меткость, а тут нужна точность другой природы. К тому же по полену сразу видно – попала или нет. Но главное, по мнению отца, было то, что поленья позволяли почувствовать попадание, – одно дело, сажать пули в эфемерную бумагу, и совсем другое – в дерево. В Дзюнтая я попала легко, ровнехонько в затылок; его голова лопнула, точно гнилая тыква, разлетелась красными ошметками. Словно в черепе у Дзюнтая содержался безумный перегретый пар, еле сдерживаемый костяной коробкой и готовый в любую секунду вырваться наружу, и пуля дала ему свободу. Это лучшее, что случалось с ним в жизни, подумала я, жаль, что поздно. Каторжные замерли и стали оглядываться; те, у кого имелись винтовки, отобранные у охраны тюрьмы, сняли их с плеч и взяли на изготовку, но, кажется, они так и не поняли, что это был выстрел, не исключено, что многим показалось, что голова у Дзюнтая взорвалась сама, от переполнявшей его ярости. Синкай отвлекся от истязания айну и пристально поглядел на убитого будучи человеком умным и опытным, он понял, что к чему, и быстро укрылся за камнем, крикнув остальным готовиться к обороне. Откуда-то возник Артем, он появился среди каторжных будто из воздуха, и, недолго думая, убил ближайшего каторжника багром в шею. Я сначала не поняла, как он смог появиться столь неожиданно, но потом увидела – поверх куртки Артем натянул тигровый каторжный комбинезон и сам двигался шаркающей каторжной походкой, так что остальные приняли его за своего. Синкай закричал предупредительное снова, но, прежде чем остальные успели что-то осознать, Артем убил еще одного. Каторжные начали стрелять. Стрелять они не умели. Получалось так, что Артем успевал действовать багром гораздо быстрее, чем они огнестрельным оружием. Один из беглецов, рыжий, поднял карабин и выстрелил; от неумения он прижал приклад к щеке, и отдачей ему выбило зубы, рыжий взвизгнул и уронил оружие, а Артем метнул багор. В этот раз он использовал другой прием – ухватившись за самый кончик древка, сделал над головой широкое вращательное движение и выпустил багор, тот полетел, вращаясь, как палица, и угодил точнехонько в переносицу. Карабин, выпавший из рук рыжего, попытался подобрать другой каторжный, но он двигался слишком медленно. Отец, когда учил меня стрелять, говорил, что главное – это не скорость, главное – точность и уверенность в себе, Артем сочетал и то и другое. Он в три прыжка подскочил к уже мертвому рыжему, вырвал из него багор и, как бы продолжая это движение, вогнал крюк в шею другого каторжного, рванул в сторону, рассек мясо.