Остров Сахалин

Толчки не повторялись. Я не люблю землетрясения, в последнее время их слишком много. Не разрушительные, но назойливые, они портят посуду и двигают мебель, от землетрясений просыпаешься с песком в глазах и со страхом в душе. Артем больше ничего не говорил, слушал местность. И я старалась слушать, но ничего необычного, тихо. Когда такое случается дома, то никакой тебе тишины – сирены пожарных машин, вертолеты, крики, шум и суета вокруг. Здесь же наоборот. Покой. От этого не по себе. Поэтому я держала руки поближе к пистолетам. Но нам никто не встретился, тропа от Белого ручья до места, где мы оставили вездеход, оказалась безлюдна. Повезло.

Артем запрыгнул за руль, я устроилась рядом.

– Мы едем к Александровску? – спросил Артем на всякий случай.

Я кивнула.

Артем повел. Русло пересохшей реки изменилось. Видимо, толчки отпустили ключи и русло наполнялось пыльной жижей. Машину кидало от берега к берегу, она подпрыгивала на корягах и камнях и буксовала в лужах, которые стали заметно глубже. Артем не берег машину, стараясь проскакивать препятствия на скорости, перепрыгивая, переваливаясь, два раза срывали покрышки с левой стороны, и Артем терпеливо их менял. Я даже не надеялась, что все разрешится благополучно. И боялась спрашивать Артема о том, что нам делать, если полковник Хираи потерпел неудачу.

Через некоторое время мы приблизились к Александровску, сам город не был виден, зато поднимающийся над ним дым можно было разглядеть, наверное, с другого конца острова. Артем сказал, что въезжать в город на машине опасно, лучше оставить ее здесь и осмотреться. Мы снова укрыли машину в зарослях кустарника, поднялись на сопку… Перед нами предстал Александровск.

Артем долго смотрел на догорающий город, а потом сказал, что нам не следует спускаться с горы и, пока еще есть возможность, следует сесть в машину и как можно скорее ехать в Тымовское. Скорее всего, толпа из Александровска отправилась туда коротким путем через тайгу, у нас же с машиной будет преимущество и шанс добраться дотуда первыми. Если Тымовское не разрушено землетрясением, то откроется возможность отступления на юг, под защиту сил самообороны и береговой охраны.

– Мы идем в город, – сказала я.

Я понимала, что Артем прав, понимала, что спускаться с сопки опасно, но я рассудила по-другому: третий корпус Александровской тюрьмы уцелел, и мы могли рассчитывать на то, что полковник Хираи и солдаты охраны сумели удержать оборону, сумели устоять в этой вспышке беспощадной и животной ярости. Мы могли бы объединиться с ними и дальше действовать по обстановке. Артему это не понравилось, но спорить он не стал, и мы стали спускаться.

Город еще дышал жаром, и нам приходилось держаться подальше от линии огня, который, подъев съедобное, теперь пытался добрать и несъедобное, поглотить камни и землю. Сцены свершившегося насилия встречались нам на всем протяжении пути; городские строения выгорели практически полностью, на месте поселения возникло широкое дымящееся пятно, по краям которого во множестве лежали тела погибших, причем характерной особенностью являлось то, что все без исключения они погибли не от огня, а были заколоты или растерзаны другим способом. Некоторые из погибших были раздеты и разуты.

Спустившись к реке, мы обнаружили, что американец в позорной клетке оказался жив и невредим, он нечеловечески заверещал, когда мы проходили мимо. Он вообще вел себя странно, ни на секунду не замирал, быстро и умело перемещаясь по решеткам, причем не только по полу, но и по стенам и потолку, цепляясь ногами, точно превратился в обезьяну.

Мост, переброшенный через Александровку, прогнуло земным ударом, казалось, что берега реки сошлись на несколько метров и эти же несколько метров вспучились вверх, так что мост приобрел форму лука; при этом вспучивании железные конструкции ферм потрескались, и теперь мост сделался почти не пригоден для перехода. На самом мосту мы нашли еще несколько трупов, погибшие были задавлены и растоптаны, я осторожно посмотрела через изуродованные перила и обнаружила, что внизу, на камнях, и в самом русле реки лежит еще множество тел – видимо, толпа, после землетрясения кинувшаяся в сторону тюрьмы, не имела никаких планов, кроме жажды расправы над символом их несчастья; эта толпа не вместилась на разрушенный мост и многих же из собственного числа задавила и вытолкнула за перила.

Но на другом берегу реки перед нами предстало еще более ужасное, жестокое, зверское зрелище. Впрочем, душа моя ответила на этот кошмар уже спокойнее, видимо, я начинала привыкать.