Остров Сердце

– И давно оно у тебя…удовольствие это? – Барков был внешне спокоен, однако с трудом сдерживал почти физическое отвращение к этому малоприметному людоеду, за которым числилось немало крови.

– Лет десять, ну, как ислам принял.

Барков прищурился и спросил:

– Так ты, значит, у нас идейный? И в чем идея?

Хартаев почувствовал издевку в вопросе и нахмурился:

– Посмеяться хотите или интересно?

– Допустим, интересно. Говори.

– Вы, русские, испоганили нашу жизнь, культуру, язык! Веками над нами издевались!…

– Погоди, какие века?! И при чем тут ислам? Вы ж буряты, совсем другой веры…

…– Имена свои нам давать стали! -Хартаева понесло. – Вы всех вокруг превращаете в придорожную пыль!…Я сначала вас возненавидел, а уже потом понял, что другого способа борьбы нет: только война и террор!!! Без всякой пощады! Вас, русских, надо кровью залить, чтобы вы ею захлебнулись и от этого передохли!…Поэтому и пришел к Хаттабу!…Я ислам принял не потому, что в Аллаха верю! Просто так удобнее вас резать! Мне русского зарезать, что плюнуть и растереть!

– Слушай! – Барков тяжело поднялся. – Мне в Москву докладывать надо. И вот какое дело: мотив мне нужен! Мотив! А у тебя он есть, я вижу! Может, напишешь?!

– Как это?! – насторожился Хартаев.

– Да просто! Вот все, что думаешь про борьбу свою, что говорил про придорожную пыль, про ненависть свою, про то, как к Хаттабу пришел – об этом и напиши. Заодно и биографию свою изложи. Мы ее, конечно, знаем. Но может, ты считаешь что-то особенно важным для себя. Дайте ему ручку и листок, капитан!…Русский не забыл? Ну, вот и хорошо! Пиши, давай: я такой-то,…ты же не скрываешь, кто ты,…я такой-то, родился там-то, воевать с вами стал потому-то! Про ислам!… Про то, как нас резать удобнее! Все как на духу! Снимите с него наручники!…Для меня ведь идейный враг лучше безыдейного! А ты – враг идейный! С принципами!…Напиши!

Барков взглядом пресек недоуменный вопрос, который читался в глазах капитана, и скомандовал:

– Глядите только, чтобы не сбежал!… А мы пока дальше пойдем. Как закончит, дайте знать… Минут тридцать тебе хватит?

Когда вышли в коридор, Барков хищно облизнул потрескавшиеся губы и попросил подполковника Алькеева:

– Найди мне комнату и веди из подвала по этому списку, первых троих! – он протянул исписанный листок. – Я тоже за полчаса уложусь!…

Через сорок минут посвежевший от какой-то внутренней радости Барков вывалился в коридор с последним из трех допрошенных бандитов и громко сказал:

– Ну, пошли к Бурятскому! Он, похоже, уже все, что надо написал. Этого в подвал! – он кивнул на боевика в наручниках, который настороженно вслушивался в слова полковника. – И вот что, сержант!… И вы, капитан! Вы нас там оставьте без присмотра. Чтобы только он, я и подполковник Алькеев. Ясно?! Мы с этим… – Барков запнулся -…писателем потолкуем…

Когда дверь закрылась, Барков взял исписанные Хартаевым листы, пробежал текст и попросил:

– Подпиши! И дату поставь, 27 июля. И вот тут тоже, – Барков перевернул исписанный лист, – документ все же, в архивах останется…Напиши: "Написано мною собственноручно тогда-то!" И подпись! Готово? Ну вот! – он вплотную подошел к бандиту, навис над ним огромной глыбой и ловко защелкнул на его руках наручники. Этот негромкий щелчок в секунду что-то поменял в облике полковника. Равнодушно-спокойную мину, которую он с трудом удерживал на лице, сменило нескрываемое бешенство. Глядя прямо в глаза бандиту, он тихо заговорил:

– Мы тут времени не теряли: с твоими друзьями общались. Там, внизу, их человек двадцать. С троими уже побеседовали. И, заметь, каждому кое-что рассказали про его личную жизнь… Про родственников, про близких, как жену зовут… Доходит, нет?…Тогда слушай! – Барков снова навис над щуплым собеседником. – Вызывали-то тех, на кого подробнейшие ориентировки есть. Они, конечно, рты пораскрывали, откуда, мол, мы все это про них знаем?! А мы им свою осведомленность объяснили: мол, сидит у нас один писатель и за жизнь свою поганую всех вас сдает! А иначе откуда бы у нас такие подробности? И отвечаем на их вопрос: да от него, от Хартаева!…

Барков пресек попытку собеседника приподняться, то есть попросту швырнул его назад, на стул, при первом же движении.

– Смерти ты не боишься! – тихо произнес он. – Национальным героем хочешь стать! Видишь, какую бумагу замечательную составил…"Собственноручно", кстати, пишется через два "эн"…Так вот, я помогу тебе. Помогу стать тем, кто ты есть! Знаешь кем? – Барков зловеще задышал, набирая в грудь воздух. – Дерьмом последним!!! – заорал он неожиданно, и тут же со всего маху двинул Хартаева пудовым кулаком по ребрам.

Омоновский подполковник, знавший толк в кулачном деле, сразу все понял: по тому, как "хекнул" боевик сбитым дыханием, как стремительно отлетел в угол с перекошенным от боли лицом, Алькеев безошибочно определил, что несколько ребер от этого страшного удара лопнули и впечатались во внутренние органы, разрывая и травмируя их.