Остров (СИ)

Изо рта женщины летела слюна. Опухшее лицо наливалось кровью. В глазах плескалась муть. Она смогла вывернуться из захвата, оттолкнула Лаголева плечом, сунула пятерней Игорю в лицо, но Маша бросилась ей на грудь.

– Мама, пожалуйста! Ты же сама хотела!

Женщина бессознательно заключила дочь в объятья и, окруженная Лаголевыми, закачалась на неустойчивых ногах.

– Я вас всех запомню, – зловеще произнесла она. – Я еще...

– Тихо! – крикнула вдруг Натка.

В ее голосе было столько силы, что мать Маши захлопнула некрасивый рот и заморгала.

– Для тебя же, дуры, стараемся!

Натка отцепила девушку от матери и потянула женщину к нише за холодильником. Та, словно оглушенная, пошла, не сопротивляясь. Куртка сползла с ее плеча, открывая линялый халат, рукав обмахнул холодильную дверцу.

– Встань сюда, – скомандовала Натка.

Резким движением она развернула женщину лицом к стене.

– Двинься.

Натка встала напротив, раскрасневшаяся, сердитая. Мать Маши следила за ее приготовлениями рассеянным пьяным взглядом.

– Ты по какому праву…

– Руку!

Натка сцепила пальцы на чужом запястье.

– Я спра...

Остров едва ли не полыхнул вживую. Тоже сердито. Во всяком случае Лаголев мог бы поклясться, что видел золотистый столп, на мгновение проросший сквозь пол и окутавший поставленную в его границы жертву. Женщину затрясло. Она застонала. Но Натка держала крепко.

– Похоже на экзорцизм, – брякнул Игорь. Потом сообразил, что рядом находится Маша, и произнес: – Извини.

Девушка вздохнула.

– Я тоже об этом подумала.

Потом они сидели на кухне, и Машина мать пила чай. Остров поправил ей лицо, снял болезненную отечность, убрал синяки под глазами, заживил разбитые губы. Женщина оказалась одного с Наткой возраста, хотя изначально производила впечатление чуть ли не пятидесятилетней. У нее был приятный, открытый взгляд.

Лаголев замечал, что после острова какие-то люди меняются сильно, какие-то совсем немного, некоторые становятся выше, другие теряют шрамы, ожоги, папилломы, третьи вдруг забывают о внутренних болячках. Но впервые он видел, чтобы с человеком произошла настолько разительная перемена.

В сидящей за столом женщине было трудно узнать ввалившуюся к ним в квартиру пьяную гостью. Другое лицо, другие глаза. Лаголев, если бы не присутствовал в это время на кухне сам, наверное, подумал о подмене. Догадаться, почему так случилось, было не сложно. Машина мать упорно убивала в себе желание жить и жизнь вообще.

Остров это вернул.

– Зачем? – спросил Лаголев.

Женщина вздохнула. Увиливать, говорить неправду после острова было невозможно.

– Я не видела выхода.

– А сейчас?

Женщина улыбнулась.

– Мама!

Маша, заплакав, ткнулась матери в грудь. Та ласково погладила ее по вздрагивающему плечу.

– Ну что ты, дочка, что ты. Прости меня. Как-то все навалилось… Я не выдержала.

– Маша, – сказал Лаголев, – ты встань-ка тоже.

Девушка подняла голову.

– Куда, на остров?

– Да.

– Вы думаете, мне плохо? – спросила Маша, вытирая слезы. – Мне как раз хорошо.

– Тебе не помешает, поверь.

Девушка хлюпнула носом.

– Ну, раз вы считаете… Игорь.

– Нет-нет, – Лаголев остановил рванувшего на помощь сына, – сегодня без поддержки. Сама.

– Но разве я могу? – растерянно спросила Маша.

Натка кивнула.

– Можешь.

– Я просто не знаю, как это делается.

– Будь с ним честной. Откройся ему. Помоги ему стать частью тебя. Вот и все.

– И еще надо произнести: «Устана-васста-адихтомунаппи», – добавил Лаголев. – Раз пять подряд. Или десять.

Натка фыркнула.

– Лаголев, почему я не знала об этом? – она пихнула его кулаком в плечо.

– Как? Я не сказал? – удивился Лаголев, защищаясь ладонью. – Ай! Ой! Кажется, ты узнала остров с неправильной стороны.

– Ты сейчас тоже узнаешь меня с неправильной стороны.

– Ерунда. У тебя все стороны – правильные. Я проверял.

– Что-о?

– Простите, – выглянула из-за ниши девушка, – так надо повторять «Устана-ваша...» или нет?

И они дружно, со смехом, крикнули:

– Нет!

Неделя пронеслась ярким болидом. Оглядываясь на прошедшие дни, Лаголев с трудом вспоминал прежнюю, доостровную жизнь. В сущности, там и вспоминать было нечего. Жуть и Кумочкин с топором.

Странно было другое. Мир вроде бы остался прежним, в нем, как мутной, темной субстанции, варились люди, запутавшиеся, замороченные, полные забот и тревог, мнимой свободы и пьяной вседозволенности. Но Лаголеву казалось, что, когда он, покидая квартиру, шел по городу, вокруг становилось светлее. Субстанция отпускала людей, прыскала испуганно в тень, и тепло острова вымарывало в душах тех, кто был поблизости, ее навязчивые следы. Он видел это по лицам.

Игорь влюбился в Машу. Что было не удивительно. Был бы Лаголев моложе, без Натки, тоже вздыхал о ней по ночам. Маша ходила к ним теперь регулярно, веселая, удивительно, невозможно похорошевшая, и Лаголев был уверен, что на улице, на лавочках, во дворах дежурят посменно молодые и не очень воздыхатели. Как бы еще серенады под окнами петь не начали. Венец творенья, дивная Диана.

Маша водила маму и иногда брата с сестрой. Ухаживания Игоря воспринимала с улыбкой. Ни Натка, ни Лаголев не вмешивались.