– Я на это и рассчитывал, – отозвался Баллантрэ. – Вы видели меня побежденным, я хочу, чтобы вы увидели меня и победителем. Ради этого я готов намочить вас, как губку, под океанскими шквалами.
– И во всяком случае, – добавил я, – вы прекрасно знаете, что вам от меня не отделаться.
– Да, это нелегко, – сказал он. – Вы, как и всегда, с вашим безупречным здравым смыслом попадаете прямо в точку. А я никогда не борюсь с неизбежным.
– Я полагаю, что взывать к вашим чувствам было бы напрасным.
– Я вполне разделяю ваше мнение.
– И все же, если бы вы дали мне время, я мог бы списаться… – начал я.
– И каков был бы ответ лорда Дэррисдира?
– Да, – сказал я. – Вот в том-то и дело.
– Так насколько же проще мне отправиться самому! – сказал он. – И все это напрасная трата слов. Завтра в семь утра карета будет у подъезда. Потому что я выхожу в парадную дверь, Маккеллар, я не крадусь тайком по тропинкам, чтобы сесть в карету на дороге, ну, скажем, у Орлиного болота.
Я все еще не мог собраться с мыслями.
– Вы позволите мне остановиться на четверть часа в Сент-Брайде? – сказал я. – Мне необходимо переговорить с Карлайлем.
– Хоть на час, если вам это угодно. Я не скрою, что деньги, которые вы заплатите за место в карете, мне очень нужны.
А ведь вы могли бы даже опередить меня в Глазго, наняв верховую лошадь.
– Да! – вздохнул я. – Никогда не думал, что придется покинуть старую Шотландию!
– Это вас немножко расшевелит, – сказал он.
– Это будет злосчастное путешествие, – заметил я. Особенно для вас, сэр. Мое сердце говорит мне об этом. И одно ясно: начинается оно с плохого предвестия.
– Ну, если уж вы взялись вещать, – сказал он, – то прислушайтесь-ка повнимательней.
Как раз в эту минуту налетел жестокий шквал с Солуэя и дождь забарабанил по стеклам.
– Ты знаешь, что все это значит, кудесник? – спросил он, по-шотландски выговаривая слова. – Это значит, что известного вам Маккеллара здорово укачает.
Добравшись до своей комнаты, я сидел в горестном смятении, прислушиваясь к реву бури, которая с особенной яростью налетала именно с этой стороны. Гнетущее уныние, ведьмовские завывания ветра в башенках, неистовые шквалы, от которых, казалось, дрожали толстые каменные стены дома, все это не давало мне спать. Я сидел с зажженной свечой, вглядываясь в черные стекла окна, через которое вот-вот грозила ворваться буря, и на этом пустом квадрате я видел то, что нас ожидало и от чего волосы у меня вставали дыбом. Ребенок развращен, семья развалена, мой хозяин мертв, или хуже чем мертв, моя хозяйка повергнута в отчаяние – все это ярко представлялось мне в черноте окна, и взвизги ветра точно насмехались над моей беспомощностью.
Глава девятая
Путешествие мистера Маккеллара с владетелем Баллантрэ
Заказанная карета подкатила к крыльцу в густом оседающем тумане. В молчании мы покинули Дэррисдир: дом стоял со струящимися водостоками и закрытыми ставнями – дом печали и запустения. Я заметил, что Баллантрэ высунулся в окно и глядел назад, на эти мокрые стены и мерцающую под дождем крышу, до тех пор, пока их совсем не скрыл туман. Мне кажется, что вполне понятная грусть охватила и его при этом прощании. Или это было предвидение конца? Во всяком случае, поднимаясь от Дэррисдира по длинному склону и шагая рядом со мной по лужам, он начал сперва насвистывать, а потом напевать одну из самых печальных песен наших краев – «Скиталец Вилли», которая всегда вызывала слезы у слушателей в харчевне.
Слов песни, которую он пел, я никогда не слышал, ни до того, ни после, но некоторые строки, особенно напоминавшие о нашем положении, навсегда запечатлелись в моей памяти. Одна строфа начиналась так:
А кончалась примерно так:
Я не судья поэтическим достоинствам этих стихов, они для меня связаны с меланхолией окружавшей меня обстановки и были мастерски пропеты (или, вернее, «сказаны») в самый подходящий момент. Он посмотрел на меня и увидел слезы на моих глазах.
– Эх, Маккеллар, – вздохнул он. – Неужели вы думаете, что и у меня не бывает минут сожаления?
– Я думаю, что вы не могли бы стать таким плохим человеком, – сказал я, – если бы в вас не были заложены все возможности быть хорошим.
– В том-то и дело, что не все, – заметил он, – далеко не все. В этом вы ошибаетесь. Я болен тем, что ничего не хочу, мой дорогой проповедник.
И все же мне показалось, что он вздохнул, снова усаживаясь в карету.