После того как проплыла лодка, я сначала предполагал, что мы вернемся в Нью-Йорк. Но не тут-то было. Милорд без какой-либо видимой причины затягивал свое пребывание в Олбени и держал меня при себе, нагружая никому не нужной работой. Я чувствую, что подвергнусь заслуженному осуждению за то, что сейчас скажу. Я был не настолько глуп, чтобы не понимать собственных подозрений. Я видел, что жизнь Баллантрэ доверена Гаррису, и не мог не подозревать в этом какого-то умысла. У Гарриса была плохая репутация, и его втайне ссужал деньгами милорд. Торговец Маунтен, как выяснилось из моих расспросов, был птицей того же полета. Предприятие, которое они затеяли, – отыскание награбленных сокровищ, – само по себе давало повод к нечистой игре, а характер местности, куда они отправлялись, обещал полную безнаказанность в любом кровавом деле. Но не забудьте, что я был тот самый человек, который пытался спихнуть Баллантрэ за борт в море, тот самый, который предлагал от души нечестивую сделку самому Господу Богу, пытаясь сделать его своим наемным убийцей. Правда, я во многом потакал нашему врагу. Но об этом я всегда думал, как о проявлении слабости моей плоти, как о своей вине. Разум мой всегда был тверд в своей враждебности к этому человеку. Правда и то, что одно дело – самому брать на свои плечи весь риск и вину злоумышленника и совсем другое – стоять в стороне и глядеть, как марает и губит себя милорд. В этом-то и была главная причина моего бездействия. Потому что (вмешайся я хоть сколько-нибудь в это дело) я, может быть, и не спас бы Баллантрэ, но неминуемо очернил бы милорда.
Вот почему я бездействовал и вот в чем и сейчас вижу свое оправдание. Тем временем мы продолжали жить в Олбени, и, хотя были одни в чужом городе, мы мало общались и только обменивались приветствиями при встрече. Милорд привез с собой несколько рекомендательных писем ко многим видным местным горожанам-землевладельцам, других он встречал раньше в Нью-Йорке. Благодаря этим знакомствам он имел возможность большую часть времени проводить вне дома и, к моему огорчению, вести слишком рассеянный образ жизни. Часто я уже был в постели и томился бессонницей, когда он еще только возвращался из гостей, и почти каждый вечер он отдавал неумеренную дань спиртным напиткам. Днем он по-прежнему нагружал меня бесконечными поручениями, проявляя неожиданную для меня изобретательность в том, чтобы выдумывать и беспрестанно подновлять эту пряжу Пенелопы. Как я уже говорил, я ни от чего не отказывался, потому что нанят был выполнять его приказания, но мне нетрудно было раскусить его нехитрые уловки, и я позволял себе иногда говорить это ему в лицо.
– Мне представляется, что я черт, а вы Майкл Скотт[61]
, сказал я ему однажды. – Я уже навел мост через Твид и расколол Эйлдонский хребет ущельем, а теперь вы поручаете мне свить канат из песка.Он посмотрел на меня, блеснув глазами, и отвел их в сторону. Челюсть его зашевелилась, он словно жевал слова, но вслух не сказал ничего.
– Право же, милорд, – продолжал я, – ваша воля для меня закон. И, конечно, я перепишу эту бумагу в четвертый раз, но, если вашей милости нетрудно, придумайте мне на завтра новый урок, потому что, сказать по правде, этот мне уже очень наскучил.
– Вы сами не знаете, что говорите, – сказал милорд, надевая шляпу и поворачиваясь ко мне спиной. – Странное это удовольствие – доставлять мне неприятности. Вы мне друг, но и дружбе есть границы. Странное дело! Мне не везет всю жизнь. И до сих пор я окружен всякими ухищрениями, вынужден распутывать заговоры. – Голос его поднялся до крика. – Весь мир ополчился против меня!
– На вашем месте я не стал бы придумывать таких небылиц, – сказал я. – А вот что б я сделал, так это окунул бы голову в холодную воду. Потому что вчера вы, должно быть, выпили сверх меры.
– Вот как? – сказал он, как будто заинтересованный моим советом. – А это и правда помогает? Никогда не пробовал.
– Я вспоминаю дни, милорд, когда вам и нужды не было пробовать, и хотел бы, чтобы они воротились. Ведь разве вы сами не видите, что, если так будет продолжаться, вы самому себе причините вред?
– Просто я сейчас переношу спиртное хуже, чем раньше. И меня немножко развозит, Маккеллар. Но я постараюсь держать себя в руках.
– Именно этого я и жду от вас. Вам не следует забывать, что вы отец мистера Александера. Передайте мальчику ваше имя незапятнанным.
– Ну, ну, – сказал он, – вы очень рассудительный человек, Маккеллар, и давно уже находитесь у меня на службе. Но если вам нечего больше сказать, – прибавил он с той горячей, ребячливой пылкостью, которая ему была теперь свойственна, – я, пожалуй, пойду!
– Нет, милорд, мне нечего добавить, – сухо сказал я.