Остров Свободы

- Наверное, ты не ходил по кабакам, - усмехнулся Хэм.-  И книг моих ты тоже не читал?

- Не читал...

- Ничего, у тебя еще все впереди, сынок... еще прочитаешь... Скажи мне, Фиделито,  какое сегодня число?

- Сколько дней я уже здесь?

- Тебя привели позавчера.

- Значит, пятое июля...

Хэм заворочался в своем углу.

- Меня взяли сразу, как только пришли немцы. Я сижу здесь уже пять месяцев. Вначале они мне предлагали сотрудничество. Недоноски! Я ненавижу их Гитлера! Я ненавижу фашизм!... Та, парень, наверное, тоже ненавидишь этих уродов, раз составляешь мне компанию?

- Я был в подполье, - решил признаться Фидель.

Это было нарушением всех неписаных правил конспирации. Но Фидель не мог поступить иначе - он поверил этому незнакомому старику, писателю книг которого он никогда не читал - и, скорее всего, никогда не прочитает.

Потому что гестапо не выпускает живыми свои жертвы.

Фидель был молод и не хотел умирать.

Но выбора у него не было.

То есть выбор  был - раньше, еще до того, как он встретил Че. Он мог не пойти с ним, и  остался бы обывателем, которому все равно, кто у власти - немцы ли американцы или Батиста.

Обыватели живут своими мелкими житейскими радостями.

Обыватель - это от слова быть. То есть "жить". Обыватели просто хотят жить. И чтобы их никто не трогал.

И нет ничего плохого в желании жить. Просто жить,  не задумываясь о жизни.

Так живут 90 процентов людей.

Но Фидель не мог просто жить - когда в его стране хозяйничали чужеземцы.

И потому сделал свой выбор.  Тот же выбор, который сделали Че, Марта, сотни других молодых кубинцев.

Он пошел по дороге, которая не обещала спокойной жизни.

Дороге, которая и привела его в этот мрачный средневековый каземат...

И это был его сознательный выбор.

- Мы клеили листовки,  убивали немцев, - признался Фидель.

- Тоже дело, - улыбнулся Хэм. - Ты молодец,  парень! Когда я выйду отсюда, то обязательно напишу про тебя книгу. Потому что ты храбрый парень, ты настоящий мужчина. Мы еще посидим с торбой в баре, Фиделито, и выпьем стакан виски. А потом я напишу про тебя книгу. Когда Куба станет свободной. Когда Гитлеру выбьют все зубы. Да это будет великая книга! Я уже чувствую сюжет этой книги. Я уже придумал название для  книги. Моя первая книга, которая будет написана, когда кончится война, будет называться "Остров свободы". И она будет о свободных людях свободного острова, которые не смирились с гансанос...

Что-то толкнулось в голове Фиделя. Он вспомнил свой странный полусон-полузабытье.

Не сон даже - бред: где он входит в Гавану во  главе Повстанческой армии, и Батиста бежит в США. Наверное, что-то нарушилось в голове Фиделя от постоянных избиений,  ведь Батиста призвал кубинский народ к борьбе с гитлеровской оккупацией... зачем же его свергать? И каким образом он, Фидель, сумел возглавить целую армию?

Но размышлять  о таких пустяках было тяжело - голову раскалывали молоточки шахтеров. Но где-то в глубинах подсознания, где хранились отвалы пустой руды,  всплывали гордые слова -- "Остров свободы".

 И они отнюдь не были связаны с  освобождением Кубы от немецкой оккупации...

... Так стали называть Кубу,   когда ее президентом на долгие годы стал он, Фидель...

Не худощавый паренек с едва пробивающимися усиками, а тридцатитрехлетний мужчина, которого соратники называли "барбудо". "Бородатый"... Он носил бороду, которая спускалась по щекам к подбородку, вилась наподобие лианы.

И все, кто был с ним, носили такие бороды....

- ... но вначале я напишу другую книгу, - продолжал говорить старик, и Фидель не понимал, где он берет силы. - Я хочу подарить человечеству поэму, переведенную на язык прозы.  Эту книгу я придумал здесь, сидя в подвале с переломанными пальцами, избитый, но не сломленный. Эти подлецы думали, что я пойду им служить. Они думали, что можно купить или запугать Папу Хэма... Папу Хэма, который в одиночку выходил в море на своем "Пиларе". Чтобы выслеживать их подводные лодки. Они глупцы, эти немцы, раз думали, что могут сломить Папу Хэма... Они лишь могут убить меня, и мне кажется, что они скоро это сделают. Им просто надоест кормить старую развалину, от которой нет никакого проку. Да, они убьют меня, и я не напишу давно задуманную поэму о старике. О старике, который в одиночку противостоял морской стихии. Но я вижу эту книгу, как вижу тебя, мой мальчик. Будь у меня бумага, чернила и здоровые руки, я бы даже здесь писал эту книгу. Писал с утра и до вечера. Но эти звери не дадут мне написать ни строчки, пока я не присягну их Гитлеру. Но я никогда не присягну тому, кто вверг народы в мировую бойню. Я никогда не присягну шакалу. Я ненавижу этого усатого неудачника, который никогда не был настоящим мужчиной. Поэтому они убьют меня, Фиделито. Они убьют меня, и я никогда не напишу эту книгу. Книгу, которую мне хочется написать больше всего.  Но она уйдет в небытие вместе со мной... Я тебе не надоел, мой мальчик?