Остров традиции

Они пришли в волшебную комнату, и Анна включила свет. «Нет, нет, зажжёмте свечи», – скомандовала Маргарита. Анна, к пущему изумлению Конрада, покорилась. Свечи в тяжёлых резных канделябрах были зажжены, и волшебная комната погрузилась в полумрак.

Анна сняла со спинки кресла свою ритуальную белую шаль и, следуя примеру Маргариты, завязала на груди узлом. После этого столичная гостья уселась перед клавесином, а хозяйка – чуть поодаль, с виолой да гамба между ног. Конрад забился в самый угол, под книжные полки; оттуда ему были видны только вздёрнутый курносик Маргариты да правый бок Анны и её правая рука со смычком. Зашелестели нотные страницы, две музыкантши обменялись односложными репликами. Курносик дёрнулся сверху вниз, локоть – слева направо, и зазвучала музыка.

Конрад таращился на двух сногсшибательно эффектных женщин. Как баран на новые ворота – недоумевал, что вот они играют такой клёвый музон – при нём и в какой-то степени для него. И как буриданов осёл – сравнивал строгую брюнетку в белой шали с чувственной блондинкой в чёрной шали. Он тащился, торчал и улетал. Нота за нотой капали на его душевные раны, как животворный бальзам, и он хмелел без вина и отключался от воспоминаний о своих приключениях в Городе Крысожоров и от воспоминаний вообще. Он даже не чувствовал, что непроизвольно подвывает музыке – точно бальзам капал и в его больное горло, и оно ревело, как небольшой оргáн само собой. Женщины, безусловно, слышали посторонний голос, но он так органично и гармонично вплетался в звуковую ткань, что совершенно им не мешал.

Закончив играть, женщины запели старинный чужеземный мадригал, комкая концы шалей в руках, сложенных так, что казалось – они вонзают кинжалы в свои пышные сладкие груди. Или нет, наоборот – пытаются выдернуть стрелы, застрявшие глубоко в диафрагмах, пытаются, но тщетно. Чуть сипловатое сопрано Маргариты извергалось из её груди маленькими юркими капельками, а из груди Анны изливалось густое бархатное меццо широким неторопливым потоком. Текла кровь из грудей женщин, текло молоко…

– Нет, Анхен, наш мужчинка что-то совсем загрустил. Это же панихида какая-то, а нужен гром победы… бравурный марш вместо траурного. Конрад, сознайтесь, нагнали мы на вас тоски? Мне надоели кислые мины, я хочу радости! Я хочу… слышите, я хочу тан-це-вать!

И Маргарита легко и плавно закружилась вокруг Конрада, взмахивая крыльями, у которых вместо перьев были пушистые кисти.

На этот раз Анна не поддержала подругу:

– Гретхен, папа спит, – сказала она довольно ласково. – Не топай.

– Да, да… – спохватилась Маргарита. – Тогда знаете что… слушайте, а у нас есть что-нибудь выпить? Шампанского хочу! Шампанского!

– Насчёт шампанского не знаю… – улыбнулась Анна, – а рейнское вино тебя устроит? Уже, наверно, лет пять выдержки. Лежит, тебя дожидается.

– И у меня кое-что есть, – набравшись смелости брякнул Конрад.

– Чудесно! Чудесно! – пропела Маргарита. – Так давайте же расслабимся! Когда-то ещё соберёмся вместе… если соберёмся.

Клавесин откатили в сторону и сообразили на его место хрупкий журнальный столик. На него водрузили бутылки, принесённые запыхавшимся Конрадом. При свете свечи те отбрасывали на стену неестественно длинные, словно готические соборы, тени.

Бутылка рейнского осталась ещё от прежних хозяев, не дураков выпить. Бутылку водки дала Конраду Натали. Если бы жители Города Крысожоров или даже столицы оказались здесь, то просто на части бы разорвали наших героев. Сивушка-самогон – не чета кристально чистой водке, а тем паче – рейнскому.

Однако, Конрад не радовался по этому поводу, а напротив, куксился. Во-первых, его обескуражило превращение Святая святых в распивочную. Во-вторых, именно ему – «мужчинке» – доверили вскрытие заветных пузырьков. Он вооружился ножом и штопором, минут пять кромсал пробку то одной, то другой бутылки и, наконец, с грехом пополам, откупорил, засорив ошмётками пробки живительный эликсир. Тут бы и дух перевести, но ему дали новое задание – вспороть банку консервов заморской открывалкой-вертушкой. Конрад долго прилаживался и так, и этак, но всё никак не мог найти режущую поверхность. Он чертыхался и кряхтел.

– Ну всё, всё, Конрад, будет вам паясничать, – залилась смехом Маргарита, и Конрад понял: гостья всерьёз думает, что он просто ломает комедию. Он густо покраснел и пододвинул всё консервное хозяйство Анне, которая точно знала, что никто здесь комедий не ломал. А также знала, где искомая режущая поверхность.

Конрад налил себе водки, Анне – рейнского (интересно: неужто выпьет?); Маргарита после некоторых колебаний выбрала водку и провозгласила:

– За встречу. Чтобы она была не последней.

Чокнулись. Вздрогнули. Пошло не ох как. Маргарита поспешно набила рот консервами. Анна едва пригубила из своего бокала. Конрад сразу вспомнил Дитера и поёжился.