Коипу очень много купался. Он плавал, нырял и подолгу сидел под водой, выпучив от наслаждения глаза. В первые дни в таких случаях над водой раздавался тревожный голос Петра:
— Матвей, а Матвейко! Бежи, хлопче, до Софьи Ивановны. Скажи, внутрий наш убег.
— Убег! — насмешливо отвечал Матвейка. — А это кто в углу пузыри пускает?
Люди снова прятались в будку, и Петро с облегчением вздыхал, когда через пять-шесть минут над водой показывалось тупое усатое рыло.
Коипу принюхивался и вылезал на мостки. Тут он усаживался на задние лапы, а передними начинал растираться. Тер уши, щеки, грудь, живот, расправлял кулачками усы, приглаживал пальчиками волосы на голове. Все это пределывалось до того ловко и серьезно, что наблюдательная будка начинала пыхтеть и давиться от смеха. Тогда зверь камнем плюхался в воду.
— Так нельзя, — шептали в будке, — какие же мы наблюдения сделаем, если все время будем пугать его?
После этого, сколько бы зверь ни причесывался и ни растирался, будка молчала, как мертвая.
Была уже поздняя осень. Солнце совсем перестало греть, и вода сделалась холодной, как лед. Но коипу, видно, пока не боялся холода. Он быстро толстел и становился похожим на откормленную пушистую свинку. От холодов он только стал еще спокойнее и медлительнее.
Наблюдательная будка в это время почти каждый день записывала в дневник одно и то же:
«6 часов 45 минут утра. Вышел из домика и стал купаться.
Купался 2 часа 15 минут. Потом поел и лег спать в домике. До конца дежурства все время спал».
Дальше рука Петра: «Спал до половины шестого. Как встал, мы его взвесили. Оказалось 7 кило. Во как разъелся!»
После этого шли крупные буквы. Это писал Матвейка.
«7 часов. Купался, купался, потом вылез и стал есть. Ох, смешно же он ест! Возьмет в руки травинку, перегнет пополам и откусывает помаленьку. Потом за свеклу примется. Жует долго-долго, как старик. Вот набрал в руку зерен и с ладони ест, как люди семечки грызут. Когда осталось немного, взял рукой всю кормушку, поволок ее в воду и там опрокинул. Еда вся высыпалась и поплыла по воде, а он стал ловить ее».
III
Так, в покое и довольстве, жил наш коипу в Аскании-Нова. Но вот как-то вечером, сидя над роскошной едой, он вдруг загрустил: начал тихо стонать, перестал есть. Постонет, постонет, потом примется рыть ногами землю, хлопотать в своем домике, а потом опять усядется на задние лапы и застонет: м-маа, м-маа!
Наблюдатели забеспокоились. Они устроили совет и долго гадали, что ему нужно, коипу. Вечером Софья Ивановна пошла и рассказала об этом Павлу Федотычу. А утром, когда коипу вылез из воды и забрался к себе в домик, он неожиданно увидел там чудесную штуку: на соломенной подстилке перед ним сидела очень приятного вида нутриха.
Она вытянула вперед мордочку, обнюхала коипу и погладила его лапой по спине. Потом они вместе спустились к воде, покупались, поплавали и начали старательно, растираться. Днем они мирно спали в своем домике, а к вечеру вышли и стали играть и носиться по берегу. От всей грусти коипу не осталось и следа.
Пришел Павел Федотыч. Он прочитал записи в дневнике, сделал на полях заметки красным карандашом и сказал:
— Ну вот. А теперь мы начнем экзамен. У нас есть шесть нутрий. Эту пару мы оставим тут, в крытом домике, и будем давать им еды, а четырех штук пустим в заросли тростника. Посмотрим, сумеют ли они сами добывать себе пищу и как справятся с зимними морозами.
— Хорошо, Павел Федотыч, — сказал Матвейка.
— А, ты все-таки здесь! — удивился Павел Федотыч. По правде сказать, я думал, тебе уж надоело. Ну, смотри если хочешь научиться работать с зверями, то надо держать ухо востро. Смотри, не пугай их, не надоедай. Старайся следить за ними так, чтобы тебе виден был каждый их шаг, а они бы тебя не замечали.
— Да я же… Павел Федотыч… — Матвейка хотел сказать очень много, но захлебнулся от радости, закашлялся и только пропищал тоненьким голосом: — Вот увидите…
— Ну-ну! Я же говорю, что ты толковый хлопец.
IV
Выпал снег. По ночам бассейн с водой стал покрываться льдом. Но днем, как только пригревало солнце, лёд растаивал. Нутрии купались в ледяной воде, а потом забирались в домик и целыми днями спали.
Нашего коипу теперь все звали «Отцом», а самка называлась «Голубая». Они отлично устроили свое гнездышко.
Люди взяли на себя заботу доставлять им свеклу, люцерное сено и зерно. Нутриям оставалось только есть, купаться, спать и видеть во сне горячее южноамериканское солнце.
Раз в десять дней крышка домика поднималась. Домик чистили и меняли подстилку. Пушистых зверей сажали на весы и взвешивали.