Остров Веры

В иные же минуты Алекс со стыдом сознавал, что муки от содеянного уступают в его сердце место страхам о приближающемся возмездии. Поимка, суд за убийство, обвинение в шпионской деятельности, а затем долгие годы в ужасной русской тюрьме… Эти видения были столь явственны, словно являлись не плодом воображения, а непреложными фактами. Грядущее наказание представлялось Алексу не искупительным, а лишь карающим, и он всеми силами хотел его избежать.

И пожалуй, он мог бы ещё успеть: прямо в этот миг подняться с кровати, на которой лежал с ночи, не выходя на завтрак и обед, и быстро покинуть заброшенную лабораторию, город и стран: улететь в Соединённые Штаты, чтобы там в безопасности предаваться мукам совести о совершённом убийстве и тайной радости от сохраненной свободы. Вот так же, наверное, пятьдесят с лишним лет назад бежал с беременной женой через океан Борис Холвишев, и Алекс как никогда понимал и оправдывал сейчас деда. Алексу требовалось поступить тем же образом: улететь в Америку, затаиться и до конца дней ни с кем не обмолвиться о происшедшем в России. Пусть его тайна останется только с ним, пусть когда-нибудь с ним и исчезнет. А в данную минуту следовало подняться и бежать!

Но Алекс не делал этого. В глубине души он понимал, что бегство не принесёт ему облегчения, а если и принесёт, то только временное, поскольку явится главным поражением его жизни, отказом от всего, к чему он так стремился, отказом от того, что обещал выполнить себе и маме, отказом от себя. А как можно жить, потеряв себя? С вечными укорами совести, с сознанием роковой уступки малодушию? Нет, бежать было невозможно. Но нельзя было и оставаться.

Неразрешимость возникшего противоречия и необходимость сделать одинаково проигрышный выбор нависли над Алексом, будто занесённый меч, под сверкающим лезвием которого человек не силах находиться бесконечно долго. И Алекс чувствовал это всё сильней.

В комнату, запертую изнутри на крючок, постучали. Это была Тая. Сургон ещё утром ушёл по делам, спросив через дверь у не вышедшего к столу Алекса, не случилось ли с ним чего? Алекс сказал, что с ним всё в порядке, и просто он хочет ещё подремать, поскольку ночью плохо спал. Полдня Алекса никто не беспокоил, но он слышал в коридоре лёгкие Таины шаги, и вот теперь она пришла вновь.

И тут Алекс решил ей всё рассказать. Честно, без утайки, как самому дорогому человеку, который выслушает и поймёт. И простит, конечно, простит! А может быть, чем-то поможет. Трудно сказать, чего в желании рассказать было больше: найти у Таи сочувствия или совета, наверное, того и того, и Алекс, быстро поднявшись, направился на стук.

Скинув крючок и распахнув дверь, Алекс встретился с приветливо улыбающейся и несколько напуганной резкостью его движений Таей.

– Добрый день! – проговорила Тая. – Ты выспался?

– Пройди, – попросил он, и когда она сделала шаг, сказал без обиняков: – Я убил человека.

То же выражение приветливости и некоторого испуга застыло на Таином лице.

– Что с тобой? Тебе что-то приснилось?

– Я не спал. Ты слышала мои слова? Я убил человека!

– Что ты говоришь?

– Это правда.

– Когда? Кого?

– Помнишь, я уходил один в город? Сургона не было в лаборатории.

– Помню.

– Так вот. Я ездил в дом, который принадлежал раньше моим бабушке и деду, я тебе говорил.

– Конечно.

– Там я взял одну записку, которую в тайнике оставил дед. Вот эта записка, ты её потом прочтёшь.

Тая посмотрела на свёрнутый листик, а потом вновь подняла глаза на Алекса. Улыбка с её лица исчезла.

– Когда я взял записку и хотел уйти, на меня напали: хозяин дома и ещё двое. Они были очень опасны, один пытался ударить меня дубиной. И я толкнул хозяина. Понимаешь? Просто толкнул! Он упал, а я быстро покинул дом. А теперь оказалось, что этот человек умер. Меня ищет полиция.

По лицу девушки Алекс увидел, что она ему наконец поверила. И поверив, кажется, поняла всё как надо: то есть – почему он ей это рассказывает.

– Боже мой! Бедный, – произнесла Тая.

Тон её не оставлял сомнений, что жалеет она не погибшего человека, а Алекса. Так сказала бы мама, узнав, что её сын попал в беду. Первыми реакциями мамы были бы жалость и безотчётное желание защитить своего мальчика. От того, что Алекс увидел подобное выражение на лице Таи, ему сразу стало легче, хотя ничего ещё не изменилось.

– Что же теперь будет? – проговорила Тая.

– Меня могут арестовать.

– Этого нельзя допустить! Надо что-то делать. Тебе нужно уехать!

– Я не могу. Я должен закончить то, ради чего оказался в России. Вот, прочитай.

Алекс протянул записку. Тая взяла её и, развернув, попыталась вникнуть в текст.

– Я ничего не могу понять, – призналась она.

– Потому что это обрывок. Здесь написано про день равноденствия и остров Веры, о котором ты мне рассказывала. Мы вчера с Сургоном были на острове. Я нашёл место, откуда в день равноденствия станет видно дерево. Этот день наступит очень скоро, и я хочу дождаться.

– Дождаться чего?