Остров везения

– Это мне ни о чем не говорит, – сдержанно заметила Валери. – Выпьете?

Маргрит взяла предложенный бокал белого вина, которого ей вовсе не хотелось, и, предупреждая следующий ход Валери, произнесла:

– Мне нравится ваша мастерская. Вы давно обосновались в наших краях?

– Иными словами, давно ли я знаю Густава Бервальда? Отвечаю: мы познакомились как раз перед тем, как они с женой окончательно расстались. Пытаться сблизиться с ним в тот период его жизни было все равно что пробовать подружиться с бешеным ежом… но настойчивость победила. С тех пор нас связывает взаимная симпатия, и, надеюсь, надолго. Если вам именно это хотелось знать, то я рада. Возраст девичьих секретов я немножко переросла.

Женщины настороженно присматривались друг к другу. Чтобы скрыть тревогу, Маргрит пришлось призвать на помощь все свое самообладание. Она понимала, что ее кое от чего предостерегли, и, хотя это предостережение было совершенно излишним, оно ее обидело.

Обидело? Нет, возмутило! Сверхчеловеческим усилием воли она заставила себя прогулочным шагом подойти к висящей на стене пастели, изображающей явно неземной пейзаж, и отпустить по ее поводу нелестное замечание.

Правда, много проще оказалось засмеяться, когда Валери сообщила, что купила ее, еще учась в художественной школе, у одного живописца, который восхищал ее легкостью и непринужденностью, с которыми пренебрегал всеми правилами сочетания цветов и построения композиции…

Вернулись мужчины, и Густав налил себе и Александру выпить. От Маргрит не укрылось, как свободно, по-хозяйски чувствует он себя в доме художницы.

Та допила свое вино и подставила ему бокал.

– На этот раз немного, пожалуйста.

Разговор перескакивал с одной темы на другую, но Александр следил за тем, чтобы он постоянно возвращался к творчеству хозяйки.

При этом Валери и Густав не сводили глаз с Маргрит, и она все больше смущалась. Она видела, что Валери ей сочувствует, и все ее существо восставало против этого. Поведение Густава истолковать было сложнее. Он то веселился, то выглядел почти мрачным. Но о чем он думает, Маргрит, как ни старалась, понять не могла.

В ее душе росло отчаяние. Чтобы скрыть это, она выпила больше обычного, пытаясь таким образом расслабиться, заставить себя забыть все свои тревоги и обрести столь необходимое ей сейчас душевное равновесие. Но что бы ни делала, она постоянно ощущала на себе буравящий взгляд Густава.

Когда Маргрит наклонилась, чтобы поставить бокал на кофейный столик, он выскользнул из ее пальцев и разбился о стоящую там декоративную аметистовую друзу. В бокале еще оставалось немного вина, и, когда Маргрит увидела, как оно расплескалось по гладкой столешнице, вся ее напускная веселость исчезла.

Виновато посмотрев на хозяйку, она встретилась глазами с Густавом, который тут же поднялся и начал прощаться.

– Мы слишком засиделись, Валери. Я всю прошлую ночь не спал.

Дорога обратно была нескончаемой, как и весь вечер. Для Маргрит, казалось, все сосредоточилось на этом маленьком отрезке пути до фермы Густава. Все, что ее окружало, выглядело тенью прошлого.

Она сразу прошла в комнату, которую днем показала ей экономка. Вот бы собраться с силами, покидать вещи в машину и уехать!

Но пробило только одиннадцать, а Маргрит еле держалась на ногах. Если сейчас попытаться сбежать, она неминуемо свалится в первый же придорожный кювет.

К тому же она вспомнила, что ее чертова машина осталась под соснами на берегу озера.

Похоже, мозг у нее совсем атрофировался. Придется попросить кого-то отвезти ее утром туда, и конечно же этим «кем-то» окажется Густав Бервальд. А значит, неизбежен диалог, в котором каждый из них будет тщательно выстраивать фразы, осторожно открещиваясь от своей ответственности за то, что произошло.

Маргрит представила себе тошнотворную веселость предполагаемого собеседника: «Что ж, солнышко, я очень рад был встретиться с тобой после стольких лет! Ты, наверное, вот-вот уедешь на север, и мы больше не увидимся. У меня куча дел: надо перестилать пол в коровнике, метить молодняк. Но мы все же здорово повеселились! Не правда ли?».

Да и она будет вести себя не лучше. Растягивая губы в страдальческой гримасе, призванной сойти за улыбку, станет прикрывать ею зияющие раны в душе и нести какой-нибудь вздор о рыбной ловле или о погоде. А потом он уедет, а она заплачет и ударит ногой по чему-нибудь тверд ому… очень твердому. Маргрит уже сейчас видела все это как наяву.

Она изо всех сил заставляла себя не думать о случившемся, но у нее это плохо получалось.

Точнее, вообще не получалось. И горечь в душе влекла за собой отчаяние. Бесполезно пытаться убеждать себя, что это была лишь похоть. То, что произошло между нею и Густавом, потрясло молодую женщину. Это было прекрасно, чудесно… и страшно по своей сути.