Остров за островом

Вот тут-то туссок и спасал людей. В середине прошлого века два американских охотника избежали смерти только благодаря туссоку. Их судно занималось браконьерской охотой у берегов Западного Фолкленда, но его обнаружили и оно удрало в Южную Атлантику. Спустя тринадцать месяцев судно губернатора Мооди нашло брошенных охотников на Уайт-Роке. Они чувствовали себя превосходно, жили в хижине, сооруженной из туссока, и как вегетарианцы питались свежими стеблями.

Как-то осенью на берег необитаемого островка из группы Си-Лайон были выброшены штормом двое мужчин и одна женщина, потерпевшие кораблекрушение. Птицы уже давно улетели в более теплые края. На острове не росло ни деревца, ни кустика.

Женщине первой пришла в голову мысль попробовать салат из туссока. От свежих побегов цвета цикория сначала сильно болел желудок, но понемногу органы пищеварения приспособились к этой однообразной диете. Через два года пострадавшие были обнаружены охотниками на тюленей и доставлены в Порт-Стэнли. Свидетели рассказывают, что они были больше похожи на диких животных, чем на людей, но зато были жирны, как морские слоны.

На острове Кидней мы тоже питались побегами туссока и вполне оценили этот изысканный салат. По вкусу он напоминал кокосовые орехи. И если побеги бамбука признаны международным деликатесом, почему не признать им и побеги туссока?

Мы обошли наши владения туссока и обнаружили, что каждая кочка имеет своих жильцов. Правда, слово «обошли» тут. не совсем уместно. В этих травяных джунглях мы никогда не видели, куда ступает нога, и часто обнаруживали ямы, только угодив в них, — В девяти из десяти случаев яма оказывалась норой Магелланова пингвина, который гневно протестовал против вторжения, вертя головой, как полярная сова. Гнев его выражался в длинных руладах своеобразного хрюканья, заканчивавшихся звуком, похожим на ослиный крик.

Норы, которые казались нам необитаемыми, заполнялись вечером, когда после долгой морской охоты возвращались домой стаи качурок и буревестников.

Перед рассветом качурки взбираются на примятые морскими львами кочки туссока. Они карабкаются наверх, цепляясь за стебли клювами. Там они долго машут крыльями, прежде чем пуститься в свой ежедневный полет над волнами. Качурки не могут взлететь прямо с земли, поскольку крылья у них такие длинные, что упираются в землю.

По ночам, когда ненадолго стихает ветер, слышится жалобный крик качурок, похожий на дружный плач в детском саду. Он угнетающим образом действует на нервы тому, кто осмелится расположиться вблизи колоний этих птиц.

Фолклендские

утки-пароходы и другие

Магеллановы пингвины, которые каждый вечер поднимаются с берега к своим гнездам, имеют громадное значение для роста туссока, такое же, впрочем, как и качурки. Их помет для травы — все равно что рыбий жир для ребенка. Они-то и являются виновниками непроходимой слякоти между кочками. Они и пингвины-скалолазы. Когда скалолазам не удается раздобыть местечко на скалах, на границе с зарослями туссока, они устраивают свои гнезда прямо в глинистой жиже между кочками.

Там, где обосновались пингвины-скалолазы, бессмысленно даже пытаться пройти. Они будут прыгать на человека, бить его крыльями, клевать, дергать за штаны, за голенища сапог и ни за что не пропустят. А те, которые, собственно, не подверглись вторжению, выбранят тебя от души из любви к скандалам и ссорам. На тропинках между кочками стоят болотца из скользкого пингвиньего гуано. Запах его чувствуется издалека. Если твой сапог случайно увязнет в таком болотце, вокруг сразу же поднимется злорадный шум. Мы часто попадали в это незавидное положение, пока не научились ориентироваться по вечной воркотне скалолазов.

В нашей подковообразной бухте, обращенной к Западному Фолкленду, имелась узкая отмель из намытого песка и круглой отшлифованной гальки. Над ней колыхались водоросли, смягчавшие силу волн, набегавших из-за мыса. Над береговыми камнями и мертвыми выполосканными водорослями склонялись длинные стебли туссока. На каждом мысе этой бухточки стояло по стражу. Они стояли, как солдаты на посту, в белоснежных нарядных одеждах, рослые и суровые. Достаточно было одному повернуться, чтобы другой, вытянув шею, приготовился отразить нападение. Они охраняли границы своих участков, отмеченные невидимой линией. Даже издали этих двух водорослевых гусей^{54} нельзя было принять за добрых друзей и соседей.

Вода между ними была своего рода ничейной землей, по которой патрулировали морские части — два тяжелозадых в серую крапинку селезня фолклендской утки-парохода^{55}, которые не умеют летать, но зато быстро бегают по воде, шлепая перепончатыми ногами и вращая, словно пропеллером, короткими крыльями. Каждый из них тоже отстаивал границы своего участка.