Остров за островом

— Видно, ко всему в конце концов можно привыкнуть, — сказал капитан Джек Соллис.

Великолепное прощальное представление

Стоял редкий для Фолклендских островов день. Ветра не было. На синем небе сверкало солнце. Яркое солнце. Синее небо. Закатанные рукава рубашки. А ведь и это утро началось с того, что злобный порыв ветра вырвал у меня из рук синюю пластмассовую миску и понес ее по земле, точно автомобильную покрышку.

Полдня над землей летели гусиные перья, пух и клочки овечьей шерсти. Потом ветер сжалился, устыдился и исчез. Штатив никогда еще не стоял в этих широтах столь прочно, цепочка пингвинов, растянувшаяся на сотни метров, торжественно прошла перед объективом. Диафрагма — шестнадцать, четкость — прекрасная. Настроение — лучше не бывает.

Но нервы были напряжены, потому что никто не мог сказать, сколько продлится этот праздник, устроенный нам богами погоды. Праздник длился до самого вечера. Главный прожектор потонул в холодном море, и небо над многотысячной колонией пингвинов на мысе Волинтир озарилось сказочным сиянием.

Я тащился домой с рюкзаком, киноаппаратом, штативом и магнитофоном, усталый, но осчастливленный щедростью дня и красотой вечера. Вдали над прибрежным валом возвышались контуры прямоугольного равнобедренного треугольника. Это был дом пастуха. В окошке призывно светился фонарик Харриет.

Я чуть не споткнулся об овцу, которую не заметил в сгущавшихся сумерках. Это была неподвижно лежащая матка, парализованная настолько, что она не могла пошевелить головой. Овца объелась и была не в состоянии нести свой желудок. Положение ее было не из завидных. О печальном состоянии овцы уже пронюхали птицы. Большие поморники сообразили, что надо приложить немного усилий и тогда они обеспечат себя пищей на много дней.

Они уже выклевали овце левый глаз. Я сбросил ношу, ухватился покрепче за шерсть на спине овцы и поднял беднягу на ноги. Испуганная овца принялась бегать по кругу, используя меня в качестве опоры. Через несколько минут она уже могла стоять самостоятельно, хотя еще и не совсем твердо. Поскольку у нее не было левого глаза, ее все время тянуло вправо, но правый бок у нее был парализован.

Как бы там ни было, а вскоре овца уже дохромала до стада маток с ягнятами. Я был горд своим поступком. Жизнь овцы была спасена от когтей поморников, буревестников, грифов-индеек и Мошенника Джонни. Но имел ли я право лишать их куска хлеба? Ведь они нападают только на нежизнеспособных животных. Нам, людям, бывает трудно понять мудрость естественного равновесия.

Помехи в охране природы

Я сидел на краю берегового вала, образовавшегося от выветривания. Снаряжение лежало рядом. Наверное, именно таким был ландшафт, окружавший на заре времен пастуха и пророка Авраама. Владельца местной фермы у мыса Волинтир звали Осмондом Смитом. В честь него великолепный береговой вал был назван горой Осмонда. Вал возвышался на пятнадцать метров над некогда намывшим его морем; он имел в ширину около ста метров и тянулся на несколько километров по белому песку залива. Оба его конца упирались в старые утесы. В вечернем свете казалось, что вал покрыт мягким бархатным ковром грязно-зеленого цвета.

На вершине вала проходил военный смотр нескольких тысяч пингвинов, выстроившихся рядом со своими норами. Большая их часть только что вернулась с рыбной ловли в Атлантическом океане к своим жирным трехмесячным птенцам. В смотре принимали участие и несколько сотен Магеллановых гусей, державшихся стадами, которые делились на пары. Особенно бросались в глаза самцы в полосатых черно-белых визитках. Коричневые же самки, трудно различимые на темном фоне, казались их тенью. Время от времени один из вожаков поднимал шумную гогочущую стаю, она выстраивалась треугольником и направлялась на ночь к мелководью.

Матки с ягнятами по диагонали пересекали гору Осмонда, идя через колонии гусей и пингвинов. Они наелись зеленой травы, растущей на удобренной гуано почве, и теперь спасались от ветра, дующего с моря. Овцы улеглись во рву, на краях которого клочьями висела овечья шерсть. Скоро очередной шторм сорвет эти клочья вместе с несколькими килограммами земли.

В маленьком озерке на вершине вала отражалось небо. Чуть ниже было другое озеро, побольше, а за ним третье, самое большое; в тихую погоду оно белело, как пятно извести на огороде. В этих озерах водились хохлатые утки и желтоклювые чирки. Сейчас, перед наступлением ночи, эти птицы выстроились на берегу своих озер, их темные силуэты вырисовывались на фоне тревожного вечернего неба и отражались в гладкой воде.

Газовый фонарик в окне дома горел теперь ярче и призывнее. Мне даже казалось, что я чувствую запах шведских консервов. Харриет ждет, может быть, беспокоится. Ведь для съемок уже темно.