Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)

Из личных контактов знаю, как по-разному сложилась их дальнейшая жизнь и судьба. Одни, испытав на себе и пережив как драму практику двойных стандартов, ушли в ниспровергатели системы. Другие стали активными «прорабами перестройки», чтобы вскоре пережить еще одно горькое разочарование от ее провала. Третьи, напоенные романтическими воспоминаниями юности, до сих пор идеализируют все советское. Но все они вместе с увлажненным взором поют: «Мы оставим на память в палатках / Эти песни для новых орлят»1186.

Они и вправду как дети, не преодолевшие трудности взросления, связанные с тем, что в реальном (не важно в каком – авторитарном или демократическом) обществе слишком много ценностных систем, противоречащих друг другу. Сегодня таких систем неизмеримо больше, нежели в эпоху «оттепели»: религиозные и позитивистские, консервативные и демократические, общечеловеческие и национальные.

Рано или поздно любой педагог, вне зависимости от временного и социально-политического контекста, встает перед дилеммой: как преодолеть зазор между правилами и ценностями, внушаемыми в детстве, и их корректировкой при столкновении с большим миром. Об этом, как помните, со всей определенностью высказался Я. Корчак. Увы, «мир уродлив / И люди грустны» (американский поэт Уоллес Стивенс1187). Вечная педагогическая проблема: как одновременно учить детей говорить правду и вводить их в мир, полный лжи и противоречий. Универсальных рецептов нет.

С этой точки зрения любая педагогическая система утопична по сути, ибо пытается решить открытые вопросы, не имеющие окончательного решения. Здесь каждый выбирает для себя. Важно лишь не заноситься, приняв душой совет мудрого Я. Корчака, в равной мере относящийся и к взрослым и к детям: «Есть разные истины. Твоя, моя, его. Наши истины неодинаковы вчера и сегодня. А завтра твоя и моя истины будут другими». При таком настрое престаешь располагать людей и детей на шкале «свой – чужой».

Что до поседевших воспитанников коммунарcкого движения, то из личных контактов с ними выношу ощущение, что большинство из тех, кого я знаю, – глубоко порядочные люди, вне зависимости от их ценностных и политических предпочтений. Несмотря ни на что, педагогическая утопия залила свет в их души. А прививка творчества, полученная в юности, до сих пор позволяет украшать свою жизнь и реализовывать себя: преимущественно в хобби и занятиях с внуками, возраст есть возраст.

Беспощадным, крепким задним умом критикам этой утопии рекомендую познакомиться с убийственными данными социологов, отражающими сегодняшнее состояние умов молодых людей.

По данным ВЦИОМа, 57 % респондентов не признают никаких героев. У нынешнего поколения вообще беда с идеалами. Для них важнее материальные ценности (76 %), они ленивы (54 %) и безразличны к Родине (44 %). За последние 10 лет число молодых россиян, не принимающих никаких кумиров, увеличилось на 48 %. Доклад Комитета гражданских инициатив, с которым сотрудничают серьезные неангажированные социологи, «О молодежной политике как национальной системе воспитания профессиональных кадров», вызывает у меня доверие. Вот его основная мысль: «Сложившаяся среда производит для России не трудолюбивых рабочих и увлеченных интеллектуалов, а амбициозных приживал, мечтающих о теплом месте в муниципальной или государственной системе, оправдывающих собственный профессиональный примитивизм лояльностью. Вместо мультизадачных идеалистов общество получает пассивных выскочек с завышенной самооценкой». Звучит как приговор, после которого отпадает желание высокомерно оценивать педагогические утопии прошлого. Как утверждают социологи, у современных молодых людей почти не осталось «значимых взрослых». У коммунаров, несмотря на несбывшиеся надежды, они были. И потому близкие мне люди преклонного возраста до сих пор навещают своих одряхлевших вожатых.

7. Красный галстук на украинской вышиванке: парадоксы В.А. Сухомлинского

Метафора, положенная в название, пришла из воспоминаний детства. Мамина сестра привезла в подарок из Харькова собственноручно вышитую украинскую рубашку. Накануне меня только что приняли в пионеры. Надев вышиванку, я повязал поверх стоячего воротничка пионерский галстук, одновременно завязав кисточки шнурочка, и рванул на улицу. Убедить меня в явном диссонансе такого сочетания не смогли ни мама, ни тетя. Обе были учительницами.

О творчестве В.А. Сухомлинского написано много достойных книг. Да и сам Василий Александрович, обладая несомненным литературным даром, оставил после себя целое собрание сочинений. Он – икона советской гуманистической педагогики, но в то же самое время – один из самых загадочных педагогических утопистов недавнего советского прошлого, к которому накопилось немало вопросов.