Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)

Разумеется, в СССР были и математики специфически советского типа – профессионалы высокого класса, но при этом склонные к идеологическому доктринерству и ксенофобии. Таким был, например, еще один ученик Лузина и постоянный оппонент Колмогорова (в том числе и в вопросах математического образования) Лев Семенович Понтрягин (1908 – 1988), имевший репутацию одиозного антисемита. В аппаратных битвах с такими людьми Колмогоров регулярно терпел поражения520. Однако само присутствие Колмогорова в науке, причем не как гонимого диссидента, а как официально признанного, «номенклатурного» деятеля, наделенного рядом постов, несколько сдвигало общественное представление о том, каким может быть советский математик, какими проблемами он может интересоваться и каким нравственным авторитетом может обладать.

3

В начале ХХ века в России существовало активное сообщество социально и профессионально активных учителей математики. Они работали в гимназиях, реальных училищах и кадетских корпусах, находились в контакте со своими иностранными коллегами и обсуждали с ними возможность принципиально нового подхода к школьному преподаванию своей дисциплины. Речь, в частности, шла о введении в курс для старших классов «соображений чисто логического характера», о стирании – до определенной степени – «границ между различными отделами математики», чтобы приучить подростков к возможности «геометрических демонстраций в алгебре», о «слиянии плоской геометрии со стереометрией» и т.д. Все эти вопросы о «школьном математическом синтезе» стали тогда предметом общеевропейской дискуссии. Заключенные в кавычки слова и выражения, описывающие будущую реформу преподавания, взяты нами из обнародованного в 1909 году предварительного доклада Международной комиссии по преподаванию математики521. Эти же предложения оставались на протяжении нескольких десятилетий камнем преткновения для советского преподавания математики в школе.

В 1920-е годы преподавание математики прошло через ряд многочисленных, но несистематических экспериментов – в диапазоне от публикации учебников с «идеологически выдержанными» задачами, где фигурировали танки или комсомольцы (впрочем, в 1920 – 1930-е годы учебников в школе не хватало, и наряду с новыми книгами учителям все равно приходилось использовать старые522), до совместного решения математических задач в рамках Дальтон-плана. Целостная реформа математического образования так и не была осуществлена. А в 1930-е годы начался «методологический откат»: школьное математическое образование, как и в XIX веке, вновь свелось к сумме интеллектуальных навыков – более или менее сложных. В дальнейшем дискуссии шли скорее о том, должны ли эти навыки сразу преподаваться как имеющие техническое приложение или они призваны развивать общие качества мышления. Важно, однако, что ни в том ни в другом случае математика не понималась как синтетическая дисциплина, имеющая мировоззренческое значение. Математические задачи для школы и вступительных экзаменов постепенно усложнялись523, но контекст, в котором школьников обучали их решать, не менялся.

Развитие отдельных математических навыков было удобнее осуществлять с помощью дореволюционных задачников для реальных и городских училищ, составленных Андреем Петровичем Киселевым (1852 – 1940). Они были написаны более профессионально и методически ясно, чем пробные сочинения методистов конца 1920-х – начала 1930-х годов524. В 1930-е годы учебники Киселева вернули в школьный курс, а их автора, к тому времени – глубокого старика, объявили выдающимся математиком и наградили орденом Трудового Красного Знамени, который, впрочем, он вряд ли мог носить вместе с орденами Святой Анны и Святого Станислава, полученными за преподавательскую деятельность еще в XIX веке. На многочисленных методических советах конца 1930-х постоянно говорилось о том, что возвращение в школьную программу таких старых учебников – мера временная и что вскоре будут составлены и изданы новые задачники. Но этого не происходило, так как киселевские стандарты устраивали и учителей, и педагогическое руководство525.

На отсутствие новых учебников еще в 1957 году жаловался ректор Ленинградского университета, математик и физик Александр Данилович Александров: