Островитяне

Про кругосветку на машине меня мама научила. Ну, как проверять, на самом деле тебе близок человек или нет. Надо представить, что ты едешь с ним в кругосветное путешествие на машине. Неделю едешь, месяц, два, год.

— Невозможно на машине в кругосветное, — сказал тогда папа. — Океаны же.

— Неважно. Переплыть океан и сесть на другую машину. А на корабле — в одной каюте.

Я сразу мамину мысль понял и стал так измерять… «степень своей привязанности» (тоже мамино выражение). Всех подряд сажал с собой в машину. И получалось, что ни с кем бы я не смог ехать плечом к плечу так долго. А про Седого я не знаю. Не хочу об этом вообще. Потому что теперь все по-другому выглядит. И как бы неправда.

Я про Седого весь день думал и полночи, наверное, после того как Артем чуть не утонул. И поймал себя на том, что только и делаю, что представляю, как на меня посмотрели бы Оля и Алина, если бы мы не успели и они утонули, а об Артемке как о человеке я никак не мог заставить себя думать. Вот, мол, был такой ребенок, глаза серые, волосы светлые, уши торчат, родинка на левой щеке. Было ребенку пять лет, он любил играть в машинки. А потом пошел купаться со взрослым братом, и тот за ним не уследил. И нет его больше, сероглазого, с родинкой на щеке. Ну, в общем, получалось, что думал я не об Артеме, а только о том, как сказал бы Оле и его родителям про то, что случилось. И, выходит, я думаю только о себе?

А Лиза? Как она обо всем этом думает?

Лиза

Я хочу быть островом. Островом в море. Островом с маяком, сосновой рощей и лавандовым полем. Я буду лежать посреди воды, буду слушать ее, буду чувствовать макушкой ветер, буду играть камешками в одной своей бухте и пересыпать песок — в другой. Пусть на мне гнездятся чайки. А в сосновой роще живут рыжие лисицы. В шторма я буду петь песни, что-нибудь очень радостное, ведь острову бури не помеха. А потом — красивым узором раскладывать на берегу водоросли, ракушки и все, что принес мне в подарок шторм. Ночами буду зажигать маяк. Я буду лежать вдали от всех морских путей, но маяк все равно будет гореть каждую ночь. На всякий случай. Я хочу быть островом со множеством причалов, чтобы всем, кому тесно, скучно, радостно, грустно, всем, кто влюблен в море, всем, кто его не понимает, всем, кто хочет пособирать лаванду или забраться на сосну, можно было приплыть ко мне.

И в моих бухтах. Никто. Никогда. Не утонет.

Руслан

Про тот разговор в больнице, что я услышал случайно, ну, про меня и Седого… Все крутится он в голове, никак не могу его выбросить. Мне тогда стало так… не обидно, а я даже не знаю что. В этих словах было что-то неправильное, будто Седого надо меньше жалеть, раз у него младшая сестра есть. Будто его жизнь менее ценная, чем моя. И будто это как-то примиряет с тем, что случилось. Тогда-то я и спросил у папы, почему я у них один. Я специально такой момент выбрал, когда он выпил немного, — у него бывает такое настроение, когда обо всем можно спрашивать. А тут мне вообще повезло, он прямо разоткровенничался.

— Не знаю, — говорит, — ты такой был малыш чудесный… Мне казалось, что невозможно еще кого-то так же сильно полюбить, как тебя, какого-то другого ребенка. А зачем тогда рожать? А потом закрутило то одно, то другое. Да и мама у нас… сам знаешь, вся в работе. Ну, а потом уже поздно вроде стало.

Дурацкое какое-то объяснение, да?

Лиза

Я поняла, что есть один очень простой и действенный способ, если вдруг тебя кто-то из родных сильно бесит и хочется заорать. Надо просто представить, что он внезапно умирает. Вот хочется, например, маме что-нибудь ответить на ее ехидное замечание или, там, деду сказать, что у меня вообще-то каникулы и я не в рабстве, — я тут же представляю, что они умирают. Прямо сию секунду. Мало ли: сердце, например, остановилось, машина сбила, еще что-нибудь. И всё! Любое раздражение тут же проходит! Сразу понимаешь, как сильно ты этого человека на самом деле любишь!

Так что последние дни мы с Дёмой просто душа в душу живем. Раньше я бы уже сто раз на него наорала, а тут как представлю опять, что тот парень не успел бы — и все, нету нашего Дёмы, так вся злость проходит, все раздражение. Даже мама заметила, я слышала, как она папе сказала:

— Ли последние дни такая спокойная, задумчивая… что это с ней? Влюбилась, что ли?

Кстати, про «влюбилась»…

Я подошла к забору и бухнула:

— Не проболтались?

Он оторвался от телефона и посмотрел так, что я поспешно добавила:

— Ну, Артем же… маленький…

Он встал с гамака, к забору подошел.

— А твои?

— Нет, я слежу.

Получилось по-дурацки. Будто я слежку какую-то за всеми устроила, а Руслану вообще не доверяю. Хотя мне самой вообще-то ужасно хотелось обо всем рассказать! И маме, и Насте, и девчонкам!

— Да они уже забыли всё, — пожал плечами Руслан.

— Забыли?!