Читаем Островитянин полностью

Горе тому, кто не глядит прямо перед собой и не держится прямой дороги, а идет даже не одним путем, а всеми возможными. Много людей посещало меня за долгое время на этом Острове. Многие были благородны, а многие не были, пока не провели здесь достаточно времени.

Но каждый из них все еще справляется обо мне и присылает мне что-нибудь, хотя шестнадцать лет прошло с тех пор, как ко мне приехал первый такой человек. Не связывайся с тем, кто не подчиняется авторитету, который есть у каждого; не связывайся с тем, кто не знает почтения к вышестоящему, который будет над каждым, кем бы он ни был. Если бедняк и может чего-то достичь, то благовоспитанностью.

У Короля было много знакомых, но пива от него им перепало мало, думаю. Зато нет такой бутылки, которую он, открыв, не разделил бы со мной. Всякий раз, когда я шел с грузом торфа или возвращался обратно, он встречал меня в дверях, говоря:

— О, зайди на минуточку, куда ж ты так торопишься!

Я никогда не любил отказывать Королю, о чем бы он меня ни просил, в особенности с тех пор, как получил титул Короля, — да и до этого не любил. Точно так же, если он делал мне какое-то предложение, я редко его не принимал, но и помыкать собой, как дурачком, я тоже не позволял, конечно.

Население Острова не питало никакого интереса ни к королю, ни к рыцарю — по невежеству, разумеется. Им было в полной мере все равно, идет ли навстречу по дороге Король или нищий с сумою. Но я никогда не пропускал его мимо, не сняв шапку с головы. Отчего я не мог поступить иначе? А разве сам его титул — «король Бласкетов» — не столь же хорош, как «король Испании», и разве он притом не такой же католический король?

Что ж, если в домах на Бласкете до сих пор в этом году не хватало пропитания, то об этом перестали говорить с того дня, когда старая посудина сумела прийти в гавань. Есть мудрость о том, что помощь Божья ближе двери, и в этом нет ни капли лжи, да славится вовеки имя Его! И тем, чье сердце открыто, что дают из руки своей беднякам вспоможение частое и многократное, да уготовит Он благое пристанище в конце их пути. И уповаю на Того, Кто привел нас в этот мир, да не ввергнет Он ни в какие тяготы и лишения род человеческий. И аминь.

Теперь пришло столько еды, и так неожиданно для нас, что первое, о чем мы подумали, — она же испортится, прежде чем мы покончим хотя бы с половиной. И хорошо бы составить какой-нибудь план, как употребить ее с пользой, пока все это еще можно есть. Наш план заключался в том, чтобы купить поросят, и к тому времени, как они доедят последнюю старую крупу, обратиться за новой.

Не прошло и часа, как все мужчины были выбриты, одеты в новую чистую одежду, а все нэвоги, что только нашлись на Острове, были спущены на воду и отправились в Дун-Хын. Первые местные, увидев, как все нэвоги с Острова с утра пораньше идут в их сторону, стали передавать друг другу новость и решили по этому поводу, что готовятся большие похороны, кто бы там ни помер.

Когда мы достигли мыса, где находился причал, все жители Прихода уже собрались там и едва не утопили нам нэвоги, пытаясь рассмотреть, в котором из них лежит покойник. Один из моих родственников протиснулся через весь берег ближе к нам и нашел меня на другом конце:

— Слушай, милый, должно быть, очень большая забота привела вас сюда вместе со всеми лодками.

— Странно, что тебе не пришло в голову спросить об этом любого из тех, кого ты встретил, — сказал я ему.

— Да что ты, милый! Одни любят приврать, а остальные не прочь покуражиться да позубоскалить, так что плохо мне верится в то, что скажут многие из них.

— Ну, я не знаю, что у них на уме, — точно так же, как и ты, — зато хорошо знаю, какие у меня здесь дела. Так что я тебе расскажу. Я приехал покупать поросят, и мнение мое такое, что все прочие на этом берегу — тоже.

— Дева Мария! Я-то думал, что многим в этих местах и в рот положить нечего, — сказал он. — Что за забота покупать теперь поросят, не говоря уже о том, откуда на это деньги!

Такие разговоры меня утомили. Хоть парень и приходился мне близким родственником, но был он здоровый нескладный дурень, и поведение его мне совсем не нравилось. Вот я и решил, что, прежде чем он уйдет, я на нем отыграюсь.

— Если ты слышал такие новости, что ж тебя так мало трогают страдания твоих родичей? Ты бы спросил, может, им чего нужно? У тебя же еды раз в двадцать больше, чем у них!

— Да ты вроде как злишься. С тобой это редко бывает, — сказал он.

— Тебе еще повезло, что ты за свою невежественную болтовню крови на зубах не попробовал.

Перейти на страницу:

Все книги серии Скрытое золото XX века

Горшок золота
Горшок золота

Джеймз Стивенз (1880–1950) – ирландский прозаик, поэт и радиоведущий Би-би-си, классик ирландской литературы ХХ века, знаток и популяризатор средневековой ирландской языковой традиции. Этот деятельный участник Ирландского возрождения подарил нам пять романов, три авторских сборника сказаний, россыпь малой прозы и невероятно разнообразной поэзии. Стивенз – яркая запоминающаяся звезда в созвездии ирландского модернизма и иронической традиции с сильным ирландским колоритом. В 2018 году в проекте «Скрытое золото ХХ века» вышел его сборник «Ирландские чудные сказания» (1920), он сразу полюбился читателям – и тем, кто хорошо ориентируется в ирландской литературной вселенной, и тем, кто благодаря этому сборнику только начал с ней знакомиться. В 2019-м мы решили подарить нашей аудитории самую знаменитую работу Стивенза – роман, ставший визитной карточкой писателя и навсегда создавший ему репутацию в мире западной словесности.

Джеймз Стивенз , Джеймс Стивенс

Зарубежная классическая проза / Прочее / Зарубежная классика
Шенна
Шенна

Пядар О'Лери (1839–1920) – католический священник, переводчик, патриарх ирландского литературного модернизма и вообще один из родоначальников современной прозы на ирландском языке. Сказочный роман «Шенна» – история об ирландском Фаусте из простого народа – стал первым произведением большой формы на живом разговорном ирландском языке, это настоящий литературный памятник. Перед вами 120-с-лишним-летний казуистический роман идей о кармическом воздаянии в авраамическом мире с его манихейской дихотомией и строгой биполярностью. Но читается он далеко не как роман нравоучительный, а скорее как нравоописательный. «Шенна» – в первую очередь комедия манер, а уже потом литературная сказка с неожиданными монтажными склейками повествования, вложенными сюжетами и прочими подарками протомодернизма.

Пядар О'Лери

Зарубежная классическая проза
Мертвый отец
Мертвый отец

Доналд Бартелми (1931-1989) — американский писатель, один из столпов литературного постмодернизма XX века, мастер малой прозы. Автор 4 романов, около 20 сборников рассказов, очерков, пародий. Лауреат десятка престижных литературных премий, его романы — целые этапы американской литературы. «Мертвый отец» (1975) — как раз такой легендарный роман, о странствии смутно определяемой сущности, символа отцовства, которую на тросах волокут за собой через страну венедов некие его дети, к некой цели, которая становится ясна лишь в самом конце. Ткань повествования — сплошные анекдоты, истории, диалоги и аллегории, юмор и словесная игра. Это один из влиятельнейших романов американского абсурда, могучая метафора отношений между родителями и детьми, богами и людьми: здесь что угодно значит много чего. Книга осчастливит и любителей городить символические огороды, и поклонников затейливого ядовитого юмора, и фанатов Беккета, Ионеско и пр.

Дональд Бартельми

Классическая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза