Острые углы (СИ)

Какое безумие так сильно в него влюбиться. Безумие — не разойтись после одной ночи, не ограничиться короткой интрижкой. Их связь превратилась в нечто большее, но в той форме, какую они с Лёшкой могли себе позволить, — это не отношения, а черная дыра, которая с каждым днем затягивала их всё сильнее. Они стали зависимыми друг от друга и от своих желаний, от тепла и нежности, от потребности и взаимности. Хотелось думать, что всё держится только на сексе или, вернее, на сексуальном помешательстве, и, как только они перестанут спать, исчезнет и привязанность. Нужно время. Знать бы сколько…

Кира принесла кофе и чизкейк. Лера сняла пиджак и уселась в кресло отца.

Сейчас она получит убойную дозу кофеина, съест свой чизкейк и будет демонстрировать окружающим, что у нее всё в полном порядке.

Когда приехал отец, она приняла безразличный вид, чтобы не замечать засасывающую пустоту в груди и желание плакать. Они провели то самое совещание, на котором Соломатин так стремился присутствовать. Это было долго и утомительно. У Леры тоже была папка с документами, и она понимала суть обсуждаемых вопросов, потому что перед началом Рыбаков ввел ее в курс дела, но в самом обсуждении не участвовала. У нее была другая задача: следить за самочувствием отца.

Заметив, что в какой-то момент он побледнел, Лера выразительно глянула на Максима Витальевича. Он понял ее взгляд и коротко подвел итоги. Они вернулись в кабинет, где Лера вколола отцу обезболивающее.

— Значит, так, — решительно сказала она, выбрасывая в мусор использованный шприц и пустую ампулу. — Мы сейчас пообедаем, а потом ты поедешь домой. И это не обсуждается. Через час водитель будет ждать тебя внизу. Пока ты не поправишься, о работе не может быть и речи.

Отец хотел возмутиться, но Лера подняла руку, останавливая его властным жестом.

— Иначе я сама соберу пресс-конференцию и объявлю, что на тебя было совершено покушение. И тебе больше не придется делать вид, что ты здоров как бык.

— Ты этого не сделаешь, — сказал отец, но без особой веры в собственные слова.

— Еще как сделаю, и ты это прекрасно знаешь. Правда же, Максим Витальевич?

Соломатин глянул на Рыбакова в поисках поддержки, но таковой не получил.

— Это вполне разумно, Альберт Сергеевич, — согласился он с Валерией. — Нет нужды так собой рисковать. Возьмите отпуск. Неделя-две погоды не сделают.

— Что я буду делать дома?

— Выздоравливать! — чуть не рявкнула Лера. — Кино смотреть. В шахматы играть.

— Один?

— Мы с Матвеем будем тебя навещать. Каждый день. Обещаю.

— Выбора у меня нет? — еще раз уточнил отец.

— Я тебе клянусь. Я сделаю, что обещала.

Лера не шутила, и отец это понимал, потому споры прекратились.

Пока ждали обед, занялись делом. Валерия продолжала изучать документы, задавая Рыбакову вопросы, на которые он с удовольствием отвечал. Иногда она требовала точных и однозначных ответов, а Максим Витальевич умел донести сложную информацию простыми словами. Дочь Соломатина покорила его своей хваткой и умом, а поскольку сам Рыбаков был трудоголиком и в работе большим занудой, они быстро нашли общий язык.

Во время обеда у него не замолкал телефон. Беременная жена Максима Витальевича никак не могла решить, какой цвет стен будет в спальне их третьего ребенка.

Ответив на очередное сообщение, Максим громко вздохнул.

— А как вы хотели, Максим Витальевич, — улыбнулась Лера. — Спальня малыша — это очень важно. Это не ползунки купить.

— Так мы уже в четвертый раз стены перекрашиваем! Сначала был… не помню, какой цвет… потом серо-голубой, потом молочный, сейчас жемчужный, — и он показал ей картинки в телефоне.

— Ну, — кивнула она. — Жемчужный лучше, чем молочный.

— Они одинаковые! — возразил Рыбаков.

— Нет. Разные, — уверенно сказала Лера. — Мужчины обычно не различают таких оттенков. Белое — это белое. Красное — просто красное. Но у белого тысячи оттенков, а у красного миллион, — засмеялась она.

— Боже, вот вы женщины… — Рыбаков беспомощно откинулся в кресле.

— Рыбаков, — сказала Лера, неожиданно перейдя на «ты», — это всё не про цвет. Это про любовь. Просто скажи своей жене, что ты ее любишь, и готов перекрасить стены хоть десять раз в любой цвет, который она выберет. Даже если это будет цвет детской неожиданности. Поверь, больше дискуссий на эту тему у вас не будет.

— Сейчас проверим, — сказал он и отправил жене голосовое сообщение, пересказав в точности Леркины слова.

В ответ ему посыпались смайлики с сердечками и поцелуями, а чуть позже пришло сообщение, что все-таки жемчужный цвет самый лучший.

— Магия, — улыбнулся Максим Витальевич.

— Она самая, — улыбнулась Лера, чувствуя, как остро саднит в самой середине груди.

***

— Позвони мне сам, хорошо? — попросила Валерия. — Я не буду, вдруг ты отдыхаешь.

— Хорошо, — пообещал отец, садясь в машину.

Лера покачала головой, снова поражаясь то ли его упорству, то ли глупости.

Ну, какая работа может быть в таком состоянии?!

Беспалов захлопнул дверцу, и машина медленно выехала с парковки.

— Надеюсь, не произойдет никаких эксцессов, — сказала Валерия, провожая автомобиль взглядом.