Острый угол

Свершилось.
И новая встала звезда.
Шепталась прислуга в царевых палатах,
Недобрые люди в овчарнях и хатах
Искали того, кто пришел навсегда.

Округа на всё отвечала молчаньем.

В пещере под сенью хранительных сил
Марии был знак, и Мария с вниманьем
Смотрела на тех, кто дары подносил.

Младенец сопел и пеленки мочил,

Не знал о своей удивительной роли,
И, все-таки, словно в предчувствие боли
Сжимал кулачки и ногами сучил.

Декабрьская оттепель

Зима обмякла и раскисла,
И потемнела. За два дня!
А ведь вначале как нависла,
Колючим холодом звеня, —
Упала с неба в два крыла
Белым бела.

Синицы, чувствуя тепло,

Опять в леса откочевали,
Река закованные дали
Взломала декабрю назло.
О камни плещется волна
Черным черна.

Избушка наша в два окна

На всё смотрела и дивилась,
И крошечной трубой дымилась
Покоя чудного полна,
И от восторга пес Буян
Был просто пьян.

И только серая ворона,

Зарывшись в крылья с головой,
С верхушки ели вековой
Вещала всем, причем, резонно:
«Ну, что вы сходите с ума!
Придет зима…»

Я, слыша голос той вороны,

И, веруя в воронью речь,
Под пыж тяжелую картечь
Кладу в латунные патроны.
Лью воск на рыжие пыжи —
Ни капли лжи!

А через день, являя милость,

Зима пришла и в два крыла
Опять раскинулась, бела,
И вся округа обновилась:
Ни перекосов, ни теней —
Стола ровней.

Утром

Дымится черная зола.
Рассвет клубится над болотом.
Ладони пахнут конским потом
И кожей старого седла.

Ночь догорает на костре.

Дымит зола, дымятся росы…
Тиха округа, безголоса
Как мышь на шерстяном ковре.

Но только-только рассвело

И небо выгнулось полого —
Прощай, ночлег!
Зовет дорога
И тело просится в седло.

На просеке

Я в ладони плюю. Топорище шершаво.
Синеватая сталь до озноба остра.
Опрокинется дерево на спину в травы
Под тяжелым блестящим толчком топора.
Я к работе такой тяжело привыкаю.
Лес густой, а как будто стою на виду.
На березах по плечи сучки отсекаю
И стволы безголосые в штабель кладу.

Труд, конечно, почетен, но этот вот – тяжкий.

По особому тяжкий. Рублю ведь… Гублю…
А березы стоят, как матросы в тельняшках,
Я смотрю им в глаза и под корень валю.

«Город выглажен как скатерть…»