Острый угол

В глазах испуг.
Тоска беременная.
Площадка лестничная – жилище временное…
Дверями хлопал апрель в парадных.
Остатки снега дождем косило.
Она ходила на лапах ватных.
Она живот свой едва носила,
Искала угол – ну, где же, где же…
Такая жалкая – вот обида!
Людей пугалась всё реже, реже
И не по правде, а так – для вида.
Ногою топнут, боится вроде —
К стене прижмется, сама ни с места…
И окотилась. При всем народе.
Приличней не было больше места.
Лежит голодная и холодная,
Котят облизывает с таким отчаяньем…
А рядом с кошкой тропа народная,
Но мы обходим ее с молчанием…
Обходим, словно бы извиняемся, —
Ни молока, ни рваного коврика —
В глаза друг другу смотреть стесняемся,
И поджидаем ирода-дворника.

«Дача…»

Дача.
Розовое счастье!
Двухэтажные палаты!
Всё поделено на части,
На пи-э-ры и квадраты.

Чистота везде, порядок.

Свой уют. Своя планета.
И хозяин между грядок —
Канареечного цвета —

В желтой майке с грязным пузом,

Деловитый весь, толковый!
Как початок кукурузы,
Как сверкающий целковый!

Не вступает в разговоры.

Видит, знает, слышит…
Леший…
И болонка под забором —
Ух, и злая, ух, и брешет!

«Дождь ударил в стекло…»

Дождь ударил в стекло
И промокло село
От соломенных крыш до тесовых порогов.

Прокатилась гроза.

Окна словно глаза,
И дымится парное тепло над дорогой.

Я стою у крыльца

Под ладонью отца,
Вечер пахнет полынью и сладким нектаром,

И далекий закат

Как вечерний набат
На деревья и крыши стекает пожаром.

«Прочесть тревогу тайную в глазах…»

Прочесть тревогу тайную в глазах
Не знаю: страшно ль?
Только знаю – страшно
Быть рядом ежедневно, ежечасно
И говорить на разных языках.

Семидесятые

Задыхалась Москва от жары и транзита…
Стонут кассы. У каждого время – в обрез!
Комсомольская площадь по горло забита
Областями страны. В тюбетейках и без.

Вот седой аксакал, вот матрос из Мурманска…

Тот на север, а этому – срочно! – на юг.
Раскаленный асфальт пахнет нефтью и краской,
И гнилым багажом спекулянтов-хапуг.

Аксакала пойму, понимаю матроса…

Спекулянта не жалко. Прощай-погибай!
Ах, какие у спящей красавицы косы!
Ах, как смотрит на девушку толстый бабай.

На бабае халат, шелком шитые петли.

Он забыл про жару, он забыл про жену…
Я со всеми кружусь в этом огненном пекле,
Я смотрю на страну, понимаю страну.

Понимаю бурлящее это кипенье!

Солнца шар всё сильнее звенит в вышине.
Над столицей повисло такое давленье!
Поезда, словно ветры, идут по стране…

«Белый гриб боровик…»