Осуждение Сократа

— Какая радость! — Мудрец открыл глаза и сладко зевнул. — Оказывается, я еще не на островах Блаженных, а с вами, мой прекрасный Этеокл и мой многодумный Платон. Видно, боги считают, что старый Сократ еще не наговорился вдоволь на этой земле. Ах, какая жара! — Старик поднял край плаща и вытер запотевшую лысину. — Если бы я знал, что здесь такая жара, то, право, не стоило бы просыпаться. Да, да, дорогой Этеокл, я и сейчас спал бы, не разбуди меня старый Софрониск. О, мое бедное ухо! — Сократ потрогал набрякшую мочку. — Слава богам, ты еще тут, на своем месте. А я-то думал: мой папаша уже положил тебя на алтарь Зевсу. И приснится же сон в такую жару! Сижу я будто бы в мастерской моего покойного отца и леплю голову Громовержца. И до того у меня получается почтенный Громовержец, что старый Софрониск щелкает языком от восторга и сравнивает своего шелопутного сына чуть ли не с божественным Фидием. Но нос, это капризное вместилище запахов, как я ни бьюсь, почему-то не выходит. В отчаяньи я приставляю Зевсу какую-то грушу и вижу: о лукавые Музы, да это же вылитый нос нашего соседа-сутяги и пьяницы Полемона. И тут папаша берет меня за ухо своими клешнями и говорит: «Ты еще будешь кощунствовать, негодный!». Ну, что за странная привычка — чуть что, и дергать человека за ухо! Почему немое ухо должно отвечать за бойкий язык и кривые руки? Клянусь собакой, это придумано несправедливо!

Мудрец еще раз отыскал уши и потрогал их с таким видом, словно это были не уши, а пухлые кошельки, набитые серебряными драхмами. Чтобы не рассмеяться, Этеокл закусил губу.

— Из меня так и не вышел ваятель! — продолжал Сократ. — Резец моего отца до сих пор пылится в сундуке. Но я благодарен своей мамаше, знаменитой повивальщице Фенарете! — ведь это она наградила меня своим бессмертным искусством. И теперь, когда я по старости лет бесплоден, мне остается только одно — принимать роды у других. О, нелегкое это дело — быть в семьдесят лет повивальным дедом! Когда на свет появляются уродцы — дурные мысли и безобразные поступки, то я, как заклятый спартанец, уговариваю родителей побыстрее отделаться от них — сбросить в бездонную пропасть. И сколько приходится терпеть при этом ударов и угроз! Да что там угрозы! Любящие родители готовы меня самого отправить в пропасть — лишь бы их чада росли в спокойствии и холе… — Мудрец задумался и вдруг спросил с подкупающей прямотой: — А кем ты хочешь стать, добрый юноша? Ответь, если не трудно.

Стеснительный Этеокл замялся:

— Я хотел бы стать воином… храбрым воином.

— Героем! — догадался Сократ.

— Да! — подтвердил юноша и глянул старику в глаза — в них не было и тени насмешки.

— Прекрасное желание! — одобрил Сократ. — И я когда-то хотел сразить мечом Минотавра и Лернейскую гидру.

— Клянусь Гераклом-полубогом, я не очень-то верю в горгон и химер.

— А старый философ Сократ готов в них поверить…

— Наверное, Сократ думает о химерах как о воплощении зла?

— Прекрасно! Ты попал в цель.

— Софист Пол, у которого я беру уроки мудрости, утверждает, что зло неистребимо! — Этеокл вопросительно глянул на Сократа.

— А как ты думаешь сам? — улыбнулся мудрец.

Юноша боднул воздух.

— Я думаю: оно истребимо. Как можно жить, веря в неистребимость зла?

— Оно истребимо и неистребимо! — Сократ сцепил загорелые, перевитые корневищами вен руки. — Всегда будет что-то противоположное добру. Иногда мне кажется, юноша, что у Лернейской гидры еще не отрублена и половина голов. Поэтому рано украшать наши храмы боевым оружием. Готовь, юноша, солдатскую хламиду, однако не забудь о своем Иолае. Ты ведь знаешь: и могучий Геракл не сражался в одиночку. — Мудрец задумчиво пожевал губами. — Старый, битый солдат хочет дать тебе один совет. Не полагайся всецело на острый меч и длинное копье. Это оружие смелых, но… — Старик не договорил.

— Послушай, Сократ! — Платон продолжал ходить своими кругами. — Кажется, я придумал, где достать деньги. Много денег. Целых тридцать мин.

Мудрец рассеянно кивнул.

— Подвиг — это прекрасно! — продолжал старик, обращаясь к юноше. — Я вижу: ты чтишь свой город и мечта-ешь приумножить его славу. Но представь, добрый юноша, — жизнь переменчива, — Сократ опять задумался, — а вдруг тебе придется навсегда оставить родные Афины, бежать куда-нибудь далеко за Геракловы Столпы?

— Зачем бежать за Геракловы Столпы? — удивился Этеокл. — Я бы умер от тоски в другой стране. Там даже камни чужие.

— А если бы соотечественники обвинили тебя в преступлении?

— Нет, этого не может быть! Я не могу совершить преступления! — Юноша глядел на мудреца даже с обидой.

— Но могут быть и несправедливые обвинения.

— Нет, нет! — заволновался Этеокл. — Я не должен бежать… Если меня обвинят в родных Афинах, то кто меня оправдает за Геракловыми Столпами?

— Прекрасно! — Старик одобрительно сжал юношу за локоть.

— Так думает каждый… — смущенно пробормотал Этеокл.

Старик улыбнулся, оперся обеими руками о гальку и встал.