Осужденные души

После этой внушительной декларации в присутствии кюре и компании капиталистов, ужинавших жареными цыплятами, Карлито и его товарищи велели хозяину сдвинуть два стола и расселись за ними. Так как испанская честь не позволяла им угощаться бесплатно, они вытащили кошельки и проверили, сколько у них денег. Половина субботней получки была пожертвована на нужды профсоюза, часть другой половины оставлена семьям – женам и детям. Об ужине не могло быть и речи, но все же на остатки денег можно было вскладчину заказать бутылку мансанильи. Не хватало всего пятидесяти сантимов. Их дал хрупкий юноша с высоким лбом и затуманенным взором – самый обеспеченный изо всей компании, тот, что удерживал Карлито от глупостей. Он был учителем начальной школы в Аранде и, хотя показывал ученикам, как изготовить гранату, подобно всем интеллигентам робел, когда наступало время действовать.

От удара Карлито по столу и его громовой здравицы анархизму задрожали стекла. Фани заметила, что это вызвало появление еще одного представителя пролетариата, тоже в рабочем комбинезоне. Новое лицо, видимо, не принадлежало к группе анархистов, но обладало какой-то властью, возможно, было одним из организаторов предстоящего митинга. На его баскской шапочке блестела красная звезда. Оглядев комнату, он задержал взгляд, подозрительный и враждебный, на тщедушном рыжеволосом рабочем с неприятным лицом.

– Что такое, товарищ Лоренте? – сухо спросил Карлито в наступившей тишине.

– Ничего, – ответил Лоренте хмурясь, – слишком расшумелись.

– Может, мы собрались на литургию? – заметил рыжий, и его произношение сразу выдало иностранца. – Когда в трактир приходят плутократы, они поднимают больше шума!

– А ты кто такой? – внезапно спросил Лоренте, подходя к нему.

– Анархист! – гордо ответил рыжий.

– Покажи членский билет.

– Мне надоело показывать его полицаям.

– Покажешь или нет? – повторил Лоренте, и в голосе его прозвучала угрожающая нотка.

– Гилермо, покажи билет! – сказал учитель из Аранды, – Товарищ из комитета Конфедерации.

Рыжий нехотя вытащил какую-то карточку и бросил ее на стол. Не проявляя признаков раздражения, товарищ Лоренте внимательно просмотрел билет и так же, как рыжий, не слишком вежливо, вернул его.

– Спокойной ночи, товарищи! – сказал он, вскинув кулак, и пошел к двери.

Почти никто ему не ответил.

– Долго мы будем терпеть самоуправство этих коммунистов? – спросил рыжий после ухода Лоренте. – Где наша свобода действий, товарищи анархисты?

Вопрос прозвучал патетически и ударил анархистов по самому больному месту, но подоспевшая бутылка мансанильи помешала им ругать Лоренте. Учитель из Аранды, самый кровожадный из всех заговорщиков на свете, по-братски разделил вино, налив себе меньше всех. Единственной бутылки едва хватило на десятерых, да и то каждому пришлось по полстакана, что составило неприятный контраст с обилием разнообразных вин и остатками богатого ужина на столе плутократов. Этот факт рабочие невольно отметили и обменялись горькими взглядами.

– Здесь пахнет дракой, – сказал Джек.

– Ничего не будет, – раздраженно бросила Фани.

Ее слегка расстроило неприятное сознание своей вины, вызванное всей обстановкой, – она вспомнила, что накануне с полным равнодушием проиграла в казино Сан-Себастьяна три тысячи песет, тогда как на свете есть люди, которые собирают сантимы, чтобы заказать бутылку мансанильи. И эти люди, пока она бездельничала, целую неделю работали в душной атмосфере литейных мастерских Бильбао. Ей показалось, что все это подло, слишком подло, чтобы считаться нормальным.

– Мюрье, ты умеешь боксировать? – спросил Джек.

– Нет, – презрительно ответил француз.

– Тогда, если понадобится, пока я буду действовать, ты выведешь женщин, ладно?

– Что ты собираешься делать? – с досадой спросил Мюрье.

– Я намерен выставить их отсюда.

– Глупости!.. – сердито сказала Фани. – Не воображаешь ли ты, что это негры?

– Негры лучше выдрессированы. Знают свое место. Джек был вполне уверен, что эти испанцы не знают своего места, хотя находятся в собственной стране. Их говор и смех раздражали его, вызывали почти физическое отвращение к ним, к рабочему классу вообще, который переходит все границы в своих претензиях. Короче, он не мог выносить их присутствие. К его раздражению и классовой ненависти к рабочим прибавлялось и дурное настроение, владевшее им с утра. Клара и Мюрье продолжали флиртовать, считая его дурачком, который ничего не замечает. Фани была поглощена монахом, и Джек стал чувствовать себя за столом пятым колесом в телеге. Какая нелепость!..

Он налил себе стакан вина и выпил его залпом, что было очень дурно истолковано пролетариями.

– Ты видел, Карлито!.. Вот это называется пить! – с горечью заметил рыжий.

Это правдивое замечание заставило литейщиков поглядеть на свои пустые стаканы не столько с досадой, сколько с чувством унижения. Взгляды их враждебно устремились на стол плутократов.

– Мы пот проливаем, а богачи живут себе припеваючи! – продолжал рыжий, ободренный воздействием своих слов.