Осужденные души

– Чтобы предать его народному суду. Он в заговоре против республики.

– Это неправда, ребята! Он только лечит больных!

Вся эта сцена – и действия и слова – развернулась перед глазами Фани в течение нескольких секунд. Она все еще стояла в остолбенении. Пока она старалась придумать что-нибудь разумное, откуда-то налетел брат Доминго, и положение сразу осложнилось. С решимостью, похожей на решимость Джека Уинки, но куда более благородной, потому что за спиной у монаха не стояло никакое посольство, он бросился вперед и несколькими ловкими ударами повалил двух нападавших.

– Стреляйте!.. – крикнул кто-то из анархистов. – Стреляйте!

Поднялась суматоха. Брат Доминго, не очень-то по-христиански орудуя кулаками, опрокинул наземь еще одного защитника республики, но сам в свою очередь свалился от удара прикладом в голову. Женщины душераздирающе вопили. Подчиняясь вековому монашескому обычаю, кармелитки повалились на колени и опять стали призывать богородицу. Они не успели надеть чепцы, и подстриженные седые космы их зловеще развевались в темноте. Храбрая и молчаливая Кармен – только она и Фани не вопили – отвесила звонкую пощечину одному из нападавших.

– Девушка!.. – восхищенно воскликнул тот. – Ты рождена для баррикад! – А потом дал своим товарищам разумный совет: – Будьте осторожны, camaradas,[48] чтобы не пострадали невинные!

– Оттащите чернорясника в сторону! – крикнул другой.

Двое анархистов – а всего их было семеро – отделились от группы и стали щелкать затворами карабинов. Один из тех, кого оглушил Доминго, внезапно вскочил на ноги и толкнул Эредиа к анархистам, которые щелкали затворами. Но и монах был не менее проворен. Ловким и быстрым движением, говорившим о его поразительном самообладании, он кинулся на них, чтобы отвести дула карабинов. В течение десяти секунд он удерживал их, сам не нанося ударов – вероятно, это было запрещено ему правилами ордена, с которыми брат Доминго, как видно, всегда был не в ладах, – пока наконец анархистам не удалось оторвать его от себя и изготовиться стрелять, не опасаясь попасть в других. Смертоносные дула смотрели на монаха. Еще секунда, две – и Эредиа был бы мертв. Фани показалось, что в этот напряженный момент он понял всю бесполезность своей пассивной защиты и, прекратив всякое сопротивление, встал гордо и неподвижно. По лицу его разлилось выражение отрешенного спокойствия. Никогда Фани не видела более мужественного и прекрасного лица, более бесстрашной и в то же время театральной встречи со смертью, которая была для монаха переходом в другую жизнь. Рука его инстинктивно схватилась за железное распятие, висевшее у него на груди.

И тогда – до этого момента она наблюдала схватку с молчаливым ужасом, не зная, что предпринять, – тогда она с криком бросилась вперед. Она выронила револьвер, но успела вцепиться в плечи монаха и прикрыть его своим телом.

– Опустите винтовки, товарищи!.. – крикнул один из анархистов. – Не стреляйте в женщин!.. Вы испанка, сеньора?… – обратился он к Фани.

Он был одет в рваную блузу и штаны, запачканные машинным маслом. У него было тонкое и болезненное лицо интеллигента, которого гноили в тюрьмах, а в черных как угли глазах горел мрачный пламень революции.

– Я англичанка!.. – выкрикнула Фани дико. – Стреляйте, но завтра вас вздернут!..

– Мы не боимся виселиц, сеньора! – насмешливо заметил анархист. – Оттащите попа, ребята!

Фани еще сильнее впилась в Эредиа. Кармен прикрыла его с другой стороны, а престарелые монахини, глядя на них, осмелели и вцепились костлявыми руками в полы его рясы. Чтобы отнять его у женщин, нападавшие должны были бить и пинать их, а они – испанские анархисты – не хотели бить и пинать женщин. На миг наступило молчание. Возня прекратилась. Нападавшие не знали, что предпринять. И тогда в тишине все услышали цокот конских копыт. Солдаты полковника Хила скакали к лагерю.

– Уходите, ребята, – предупредил Оливарес. – Это солдаты. Не проливайте кровь.

Но никто его не слушал.

– Приготовиться к бою! – скомандовал черноглазый анархист.

Его товарищи тотчас рассыпались в круг и залегли. Фани заметила, что карабины у них автоматические. Эредиа и все, кто хотел его спасти, остались в середине этого круга. Один из анархистов достал из машины гранаты, роздал их товарищам и залег, направив свой карабин на окруженных. Он приказал им не двигаться с места. Фани поняла, что его угроза относится главным образом к Оливаресу и брату Доминго, который уже пришел в себя. Все застыли на своих местах и не шевелились. Фани не отпускала Эредиа, конвульсивно сжимая его плечи, а старые кармелитки и Кармен вцепились в его рясу. Монах старался высвободиться, точно эта защита женщин его унижала. Но Фани не обращала на это внимание, потому что хотела своим телом прикрыть его от пуль, если бы человек с карабином, лежавший позади них, стал стрелять, и потому что в ее самопожертвовании под дулами, среди опасностей этой зловещей испанской ночи было что-то причинявшее ей сладостную боль.