Осужденные души

– Оставьте нравственность!.. Самое скверное – делать бессмысленные вещи и чувствовать себя нравственным.

– Мне кажется, вы правы, сеньора, – сказал он по-испански и глубоко вздохнул. – Вы кого-нибудь ищете?

– Да, вас!.. Мюрье заболел сыпным тифом.

– Каррамба!

Близорукие глаза Оливареса испуганно замигали. Значит, болезнь не щадит и самих врачей, которые, казалось бы, знают, как беречься! До сих пор оп не волновался, потому что, ничуть не полагаясь на провидение, рассчитывал на ежедневное вываривание своей одежды. Он пообещал пойти утром в городок и поискать комнату.

– Успокойтесь!.. И ложитесь поскорей.

– Я не могу спать, – сказала Фани.

– От трупного запаха?

– Нет. От нервов.

– А я смертельно хочу спать.

– Тогда я вас сменю.

– О, как вы добры, сеньора!.. Но отец Эредиа приказал, чтобы дежурили только мужчины.

– Не важно, что приказал Эредиа. Оливарес посмотрел на нее удивленно.

– Я должен выполнять его приказания, – сказал он. – Таблетка люминала, наверное, поможет вам заснуть.

– Нет. Мне ничто не поможет. Куда вы идете?

– В свою палатку, взять нюхательного табаку. Если хотите, пойдите в столовую. Я велел брату Гонсало разжечь примус и приготовить чай.

Она подумала: «Я побуду там, пока Эредиа не выйдет от Мюрье». Потом у нее мелькнула мысль о Доминго. Если состояние Мюрье станет ухудшаться, можно будет обратиться к нему. Мюрье не раз говорил ей, что как врач Доминго сильнее Эредиа.

– Хорошо. Я буду ждать вас в столовой, – пообещала Фани Оливаресу. – Но где Доминго?

– Молится в часовне.

– Он что, спятил? – взорвалась Фани. – Вот уже два Дня, как он не вылезает оттуда.

– Неужели вы ничего не знаете? – таинственно спросил Оливарес.

– Черт возьми! Нет!

Оливарес доверительно наклонился к ее уху н зашептал:

– Брата Доминго наказал Эредиа постом и молитвой за то, что он читал запрещенные книги.

– Какие книги? – изумленно спросила Фани.

– Революционные книги, сеньора!.. Коммунистические издания.

«Скоро меня здесь ничто не удивит», – подумала Фани.

– А вы разве не читаете Гегеля? – спросила она с живостью. – На его книгах цензор не сделал для вас пометки «Nihil obstat».[51]

Профессор схоластики посмотрел на нее оскорбленно.

– Бог с вами, сеньора… Я могу читать все, что хочу. Я изучаю Гегеля, чтобы предохранять студентов от увлечения диалектикой.

– Но иногда вы читаете его так… для собственного удовольствия… не правда ли?

– Никогда!.. Неужели я мог бы поддаться этой ереси?…

И профессор схоластики затрусил в темноте к своей палатке, чтобы взять нюхательный табак.

Фани направилась к часовне. Часовня находилась рядом с палаткой, куда складывали мертвецов до отпевания, поэтому трупный запах был здесь невыносимым. Дверь в часовню была закрыта. Фани приоткрыла ее и направила свет фонарика внутрь. Она увидела коленопреклоненную фигуру брата Доминго, который демонстративно громко читал латинские молитвы. Монах не обернулся.

– Брат!.. – сказала она.

Доминго тотчас с облегчением поднялся.

– Ах… Это вы, сеньора?… А я подумал, что кто-нибудь из наших нетопырей.

Фани рассмеялась. Нетопыри!.. Он называл святых отцов, свое духовное начальство нетопырями!

– А что случилось? – быстро спросила она.

– Ничего, сеньора! Мир движется вперед.

– Почему вас наказали?

– Чтобы все кончилось скорее.

– Что это значит?

– Я объясню вам завтра… – Он тревожно прислушался. – А сейчас оставьте меня! Может прийти Эредиа и утроить наказание.

– Хотите сигарет?

– Господи!.. Все отдал бы за щепотку табаку!

Фани протянула ему пачку сигарет и спички.

– Спасибо, сеньора!..

Вдруг послышались издалека чьи-то шаги. Доминго снова повалился на колени и молитвенно склонил голову.

– Гасите фонарик! Уходите! – торопливо прошептал он.